Время от времени самосвалы подвозили песок и ссыпали его кучами на обочину, где еще недавно лежал ровный асфальт. Смотрю на парней и вспоминаю, как на днях в маршрутке добирался до поселка Аршан. Машина лавировала между выбоинами, подпрыгивала на ухабах. Шофер остервенело крутил баранку, отчего пассажиров на сиденьях кидало то влево, то вправо. А мысли от этих ухабов и рытвин неслись, как скакуны, вглубь на три десятилетия назад.
...Занимался этим делом капитан милиции Иван Туробов, старший оперуполномоченный ОБХСС. Аббревиатура ОБХСС расшифровывалась как отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.
Ушла в прошлое социалистическая собственность, а с нею служба, о которой с трепетным чувством отзывались все хозяйственники. С гордостью могу сказать, что в семидесятые годы наш ОБХСС по служебным показателям занимал 8-е место в Советском Союзе, среди 168 ее регионов.
Ивана Туробова заинтересовала бригада дорожно-строительных рабочих, производящих асфальтирование и расширение полотна дороги на трассе Иркутск — Улан-Удэ. В бригаде насчитывалось несколько десятков рабочих, было много строительной техники — самосвалы, скреперы, грейдер, катки и прочее. В местном банке был открыт счет. Бригада быстро осваивала средства, ударными темпами покрывая многокилометровые расстояния асфальтом...
Однажды на трассе произошла авария. Тяжелая грузовая машина перевернулась и несколько метров по инерции бороздила асфальт. На поверхности образовались глубокие следы, в некоторых местах до самого грунта. С этого и началась история, привлекшая внимание оперативного работника.
— Мне показалось странным, — рассказывал оперативник, — что толщина асфальта вместе с подушкой из щебенки в отдельных местах составляла всего пятнадцать сантиметров. Стоит только ковырнуть поверхность, сразу образуется выбоина, дорогу нужно заново ремонтировать. А сколько из-за этого различных происшествий — поломок, аварий!
Ситуация была понятной — рабочие недосыпали щебенку, экономили на битуме и гудроне — компонентах асфальта, за счет этого сокращались сроки укладки, увеличивалась оплата за фактически не производившиеся работы. И не только это. Появлялись излишки стройматериала, которые можно было сбывать на сторону за солидную цену. Какому сельскому начальнику не захочется за умеренную цену заасфальтировать улицы или построить в селе добротные тротуары!
Из доклада было понятно, что речь идет о крупном хищении. Навар в результате махинаций на строительстве многокилометровой трассы мог измеряться суммой со многими нулями. Непонятно лишь было, неужели вся эта строительная деятельность производится без всякого контроля?
Я работал тогда заместителем министра МВД и ведал вопросами оперативно-розыскной деятельности. Решение созрело сразу:
— Давайте сначала очень скрытно сделаем несколько контрольных замеров на различных участках трассы. Строительство ведут несколько бригад. Важно выяснить, происходит ли подобное по всей трассе или только здесь, в этой бригаде. Кроме того, нужно очень хорошо изучить систему конт-роля за дорожными работами, выяснить, кто у них принимает работу, кто подписывает платежные документы на получение денег.
Прошел месяц. Добытые за это время сведения были ошеломительными: на участке трассы, где ведет работы эта бригада, везде одна картина. Толщина дорожной подушки не соответствует нормам. Бригада работает на объекте по договору, заключенному с начальником Кабанского участка управления строительства Кораблевым. Он же контролирует строительство, подписывает акты приема выполненных работ. На основании актов производится оплата.
Оперативный работник докладывает:
— Тут вообще комедия. Все они постоянные жители Армении, из одного села. А их бригадир работал там электриком в сельском клубе. Так что все эти дорожники — те еще специалисты! Вы не поверите, у них ни копейки за душой не было, когда они сюда приехали.
— Откуда тогда техника — грейдер, скрепер?
— Им помог получить кредит в банке под гарантии управления строительства все тот же Кораблев. Что-то они купили из старья, подлатали, наладили, какую-то технику взяли в аренду...
Удалось узнать, что примерно в это же время Кораблев приобрел автомашину. Сейчас, наверное, трудно представить, что автомашины были в большом дефиците. Частных владельцев, особенно в сельской местности, можно было пересчитать по пальцам. Каждому ведомству тогда выделялось небольшое количество автомобилей, которые по очереди доставались передовикам. Для села поступали машины в продажу через райпотребсоюзы и распределялись по колхозам, совхозам и другим сельским учреждениям районными исполкомами, предшественниками нынешних администраций.
Таким образом, воспроизвести цепочку, по которой машина попала в руки Кораблева, было несложно. Для управления строительства дороги Иркутск — Улан-Удэ машины не выделялись, для армянской бригады — тоже. Но бригада, как выяснилось, купила ее у какого-то передовика и тут же, якобы, перепродала Кораблеву. Перепродали или подарили — предстояло еще выяснить. Подарок — это взятка.
Взятка всегда входила в число наиболее тяжких преступлений. Наказание за нее было суровое. Даже по нынешним временам, когда либерализм сверх меры присутствует не только в политике, но и в других сферах жизни, взятку совершенно обоснованно считают главной коррупционной составляющей и борются с ней, правда, без особого успеха!
Мы организовали комиссию по проверке качества произведенной бригадой работы. Выявились сплошные нарушения. Возбудили уголовное дело по факту присвоения денежных средств за не производившиеся работы. А в отношении Кораблева, на первых порах, открыли дело по халатности за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей по контролю.
Вроде бы предусмотрели все, однако, как говорил Суворов, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Оказалось, что Кораблев был депутатом районного совета, и пользовался депутатской неприкосновенностью. Он был еще и членом райкома КПСС. Члены партии в то время к уголовной ответственности не привлекались, необходимо было сначала его исключить. Бывали, конечно, случаи, когда тот или иной партиец совершал тяжкое преступление, к примеру, убийство. На убийц этот порядок не распространялся. Однако в тюрьму они шли все равно без партийного билета. Здесь же был особый случай.
Нельзя сказать, что Кораблев в этой ситуации чувствовал себя в полной безопасности. Решив подстраховаться, он побежал в райком партии, где наплел слезную историю о том, как он доверился приезжим авантюристам и как те его жестоко обманули. Он просил у райкома помощи и защиты.
Ход Кораблева был, безусловно, беспроигрышным. Партийные органы обладали в те годы такой силой, которая превосходила силу и мощь любого карательного аппарата. Они могли не только казнить или поставить крест на дальнейшей карьере начальника любого ранга, но и на дальнейшей судьбе человека. Вместе с тем могли и миловать, отказать, например, милиции и прокуратуре в даче согласия на привлечение к уголовной ответственности. Но для любого партийного руководителя это была тоже палка о двух концах — ведь и самому можно было нарваться на крупную неприятность.
Разговор с первым секретарем райкома кончился ничем:
— Мы, конечно, понимаем, что речь идет о серьезном проступке, допущенном нашим коммунистом, — сказал секретарь, — но давайте не будем забывать, что у него семья, дети. Каждый человек может оступиться, допустить серьезную ошибку. Мы его должны поставить на место, и мы это сделаем, мы его серьезно накажем, очень серьезно!
В голосе секретаря зазвенел металл.
— Мы объявим Кораблеву выговор, — продолжил секретарь, — даже строгий выговор с занесением в учетную карточку. Пусть сам исправляет свои ошибки.
Настаивать было бесполезно. Райком своих просто так не сдавал. Может быть, там не понимали, в какую серьезную историю вляпался их член райкома и депутат? А может быть, понимали и старались смягчить удар, который должен затем рикошетом последовать по головам всего районного руководства?
Об итогах разговора с районом я доложил министру, а он при мне позвонил прокурору республики. Обменялись мнениями и пришли к выводу, что не нужно вступать в дискуссии с районным руководством, материалы расследования забрать в город с тем, чтобы местные чиновники не могли оказывать на ход расследования никакого влияния. А вопросы по партийности и депутатству решить здесь у руководства Бурятии.
Наши дальнейшие действия проходили по плану, разработанному в лучших традициях детективного жанра. Туробов вызвал к себе Кораблева к семи часам вечера. Я подъехал позднее. Кораблев уже сидел у стола, напряженный и злой. Присел на стуле напротив.
В таких случаях всегда важно, как вклиниться в разговор. Сделать вид, что не знаком с материалами, выслушать оперативника и по ходу доклада требовать от Кораблева объяснений по каким-то деталям. Ну а если он вообще от всего отмахивается и в ответ на вопросы только огрызается: «Отвяжитесь! Не приставайте с дурацкими вопросами!»?
Вспомнилось, как однажды проверяли данные о хищении с прииска промышленного золота. О многих обстоятельствах приходилось лишь догадываться. Но медлить было нельзя, большая партия похищенного золота могла быть в ближайшее время вывезена из республики и догнать его где-нибудь на Кавказе будет практически невозможно. Задержали одного, краем связанным с этим делом. Помню, наговорили ему про «паровоз», в качестве которого ему придется тащить груз за всех. Говорили с ним, видимо, очень убедительно, так как товарищ сдал всех — идти за главного ему не хотелось.
Здесь, конечно, было по-другому. «Паровоз» сидел перед нами, и было необходимо убедить его в том, что он в этом деле всего лишь жертва и в его интересах рассказать в деталях, как его подставили армянские приятели.
Для чего это делалось? Нужно было услышать версию Кораблева, чтобы объективно оценить происшедшее. Бывают, конечно, моменты, когда преступнику выгодно отпираться, не признаваться. Это его дело. Но если речь идет о преступлении, подтвержденным не только показаниями соучастников, но и документами, как это обычно бывает по хозяйственным делам, которыми занималась исключительно служба БХСС?..
Но он не поддавался на увещевания и уговоры. Возмущался, угрожал и надоел тем самым до такой степени, что пришлось вывести его, упирающегося, из отдела, усадить в машину и дать команду шоферу двигать в сторону города.
Гонор Кораблева убывал по мере удаления от районного центра.
— Куда вы меня везете? — несколько раз с тревогой опрашивал он.
Теперь подстраиваться под него было уже нельзя. Ситуация поменялась. Когда он, наконец, понял, что обратной дороги домой нет, наступило прозрение. С дрожью в голосе он стал просить:
— Давайте вернемся, я все расскажу.
— Ваши показания теперь не так и нужны, доказательств хватает. Для нас важно было услышать, понимаете ли вы, что натворили. Ведь от вашего раскаяния зависит тот срок, который вам определит суд.
Думаю, что только в этот момент он по-настоящему понял, что проиграл по-крупному. После этого всю дорогу, почти два часа, пока мы добирались до города, Кораблев рассказывал во всех подробностях историю своего падения. Еще столько же времени ушло по приезде на запись его показаний. Рассказал о взятке, рассказал о липовых актах, о деньгах, которые делили, получив расчет за непроизводившиеся работы. Суммы были большие даже по тем временам.
Почти за полночь он был помещен в КПЗ, как тогда назывался изолятор временного содержания. Утром к работе с ним подключились новые сотрудники.
Он получил семь или восемь лет лишения свободы с конфискацией имущества. Работы по асфальтированию трассы пришлось производить заново.
...Я смотрел из окна на молодых людей, укладывающих плитку. В голову закрадывалась мысль, что ухабы и рытвины на городских улицах появляются так быстро потому, что где-то недовложили, где-то недоглядели, а то и просто загнали деньги в песок, который, как известно, даже после небольшого дождя или таяния снега имеет свойство оседать и уплотняться, поэтому и ездить по таким дорогам приходится, как лыжникам на слаломных трассах.
