Один страшный, с сердитыми глазами, с красным гребнем на голове и большими шпорами на ногах. Ходит почти строевым шагом, на всех истошно кричит, словом, громкий ужас. А другой спокойный, ласковый, белый, пушистый, убедительно мурлыкающий о неизбежности грядущего счастья для всех мышей без исключения.
Об отношении населения к государственным чиновникам мы уже говорили, но вот такой ли уж белый и пушистый бизнес, стоит ли надеяться, что он принесет нам неизбежное грядущее счастье? Чтобы попытаться разобраться в этом, надо сначала определиться с терминами. Так как бизнес любой страны сейчас является частью глобального рынка и подчиняется его законам, то логично будет так его и называть. Но постоянно повторять прилагательное глобальный довольно утомительно, поэтому будем называть его просто — рынок. В надежде, что ни Ротшильды, ни Рокфеллеры не обидятся на нас за такую фамильярность. Однако подразумевать под этим кратким определением мы будем не только экономику, но и всю к настоящему времени сложившуюся систему с ее идеологией, социальными отношениями, культурой и так далее. Разбираться же, что сейчас преобладает внутри этой системы — реальный сектор или уже виртуальный (деньги), является ли современный рынок экономикой (домостроительством) или уже преобладает хрематистика (накопительство) — все это, как говорится, не нашего ума дело. Нам также неважно, триста семейств управляет там всей этой системой или сто, для нас гораздо важнее знать, что нам следует ожидать от нее здесь, как раньше говорили, на местах, каковы ее цели и возможности.
Начнем с главного. А главной проблемой современного глобального рынка является наличие единого экономического пространства и сумма политических. То есть экономика всего мира уже является единой, но безраздельно управлять ею мешает наличие национальных государств. Разрешение этой проблемы — установление во всем мире единого политического пространства, а для этого национальные государства должны быть переведены на должность «ночных сторожей» с единственной функцией охраны собственности. Вся эта ситуация делает рынок врагом традиционного государства. Противостояние их мы видим во всех сферах жизнедеятельности.
Государство заинтересовано в том, чтобы его народ был образован и здоров как в физическом, так и в духовно-нравственном отношении. То есть ему нужен людской материал как можно более высокого качества. Для рынка же нужна биомасса потребителей — людской материал самого низкого качества. Поэтому когда рынок идет в здравоохранение, целью медицины становится уже не здоровье народа, а выкачивание денег у постоянно полубольного населения. Рынок внедряется в образование — и включается процесс разрушения этой системы, считавшейся одной из лучших в мире. Из нее выхолащивается все, что учит думать, анализировать, противопоставлять. А конечной целью «образовательных услуг» объявляется воспитание цивилизованного потребителя. Государство пытается сопротивляться, ему невыгодно и даже опасно превращение его народа в невежественную, полубольную биомассу, но все, что переведено на рыночные рельсы, работает уже по законам рынка.
В борьбе рынка с государством у первого несоизмеримо более выгодные позиции. Во-первых, у рынка нет своего народа, о котором он был бы обязан заботиться. Потому он берет себе только то, что дает прибыль, а все нерентабельное оставляет государству, которое вынуждено строить и содержать детсады, школы, больницы и дома престарелых, выплачивать пенсии и так далее. Огромное преимущество дает рынку и то положение, что государство вынуждено мыслить и оперировать столетиями (полный цикл работы АЭС, к примеру, равен ста годам), тогда как тактика рынка — все здесь и сейчас (о стратегии его разговор особый). Поэтому рынок снимает сливки — захватывая все прибыльное, а государство опять же вынуждено вкладываться в долгосрочные проекты, которые только обещают прибыль в далеком будущем или же вообще нерентабельны, но необходимы.
Рынок действует и говорит прямо и открыто, обещая или посадить государство на цепь в сторожевую будку, либо вообще его «закопать». Государство против рынка и слова сказать не может, зная, что на него тут же навесят ярлык «антирыночного» и превратят в изгоя. А самое главное преимущество рынка в том, что он 24 часа в сутки буквально вдалбливает свою идеологию в головы населения, тогда как государству иметь идеологию запрещено Конституцией. Возникает вопрос: если рынок настолько эффективен, то не лучше ли все отдать ему, а государство пусть пока посидит в «будке»? Весомым аргументом за это является тот факт, что рыночный запад живет совсем даже неплохо. Все это так, но ведь мы уже говорили, что работает рынок только там, где получает большую и быструю прибыль. А сама наша география, наш климат делает произведенную здесь продукцию неконкурентоспособной.
Поэтому глобальный рынок еще в 90-е все «расставил по местам», определив нашей стране роль мировой бензоколонки. Причем нерентабельным у нас признано не только производство, но и само население: гораздо дешевле завезти фантастически работоспособных китайцев или вьетнамцев, которым и платить можно меньше.
Мы говорим в основном об экономике, но за ней (или над ней, так как государство часто действует в ущерб себе) стоит политика. А за ней интересы, ради которых вырабатываются доктрины, концепции, создаются союзы, но в конечном счете все это сводится к двум силам, у каждой из которых свои заповеди, свои нормы, своя мера вещей.
Главная их суть: с одной стороны, утверждение, что все мы братья, так как все от Адама, с другой — все мы от обезьян, причем разных, поэтому человек человеку нет, не волк, теперь другие времена, а просто конкурент, которого почему-то очень хочется порвать на части или хотя бы просто закопать.
Когда-то эти силы назывались добром и злом, однако с отделением церкви и установлением чисто рационального взгляда на все явления жизни определить, что является добром и что злом стало невозможно, так как в науке и юриспруденции таких понятий просто не существует. Но каждому человеку с рождения дается нравственный закон, которому наряду со звездным небом над головой больше всего удивлялся Эммануил Кант. Этот закон — совесть помогает безошибочно отделить добро от зла. Однако рынок не просто выходит из понятийной области добра и зла, но снова, как ему кажется, навсегда освобождает человека от «химеры совести», отделяя его деятельность от его личности.
Когда господин, сделавший большую пакость, для всех очевидную, но юридически неподсудную, спокойно отвечает вопрошающим: ничего личного, просто бизнес, этой фразой он выводит себя из-под суда собственной совести. Вспомним: «я просто выполнял приказ», «да, я знаю, что пальмовым маслом, которое я завожу, люди травятся, но, старик, кто же откажется от таких бабок?». А это главное, бизнес есть бизнес.
То есть, руководствуясь законами рынка, ссылаясь на их всемогущество, можно делать любую пакость, любое преступление, оставаясь при этом приличным человеком. Поэтому наши младореформаторы на вопрос о миллионах вымирающих сограждан только пожимали плечами: причем здесь мы? Они просто не «вписались в рынок», может не вписаться еще миллионов 30, а что вы хотели? Выживает сильнейший, это закон рынка.
И лично на г-жу Тэтчер, премьер-министра Англии, с ее мнением об оптимальной численности населения нашей страны в 30 млн тоже обижаться не стоит. Ведь если глобальный рынок определил для нас роль мировой бензоколонки, то для ее обслуживания 30 миллионов вполне достаточно. Тогда почему, зачем и, главное, с какой стати рынок должен содержать еще 100 с лишним миллионов? Все логично и ничего личного, просто рынок. Все это касается все-таки нашей привычной реальности. Но есть у рынка еще одна то ли черта, то ли функция, суть которой легче всего понять на примерах.
Возьмем любовь между мужчиной и женщиной, конечная цель которой все-таки продолжение рода, то есть простая физиология. Но вспомним, сколько гекатомб литературы, музыки, живописи, кино посвящено этому в общем-то инстинкту. И все это так облагородило эти отношения, что, говоря о такой любви, мы в первую очередь подразумеваем работу души и сердца. Рынок же превращает ее в секс — тяжелую физическую работу по добыче удовольствий и наслаждений. То есть он убирает чувство благоговения перед тайной зарождения жизни, наслоения культуры, созданной человечеством вокруг этого явления за тысячи лет, и возвращает этот акт в первобытное состояние.
Однако теперь это уже не инстинкт, так как цель его — продолжение рода упраздняется, а одно из бесчисленных удовольствий и развлечений. А в связи с быстрым отмиранием института семьи (когда-то «священных уз брака») «заниматься любовью» теперь вполне открыто, без какого-либо осуждения общества и без малейшего намека на угрызения собственной совести могут все со всеми, как это было в первобытном стаде. Различие только в количестве извращений: будь их столько тогда, человечество угасло бы в самом начале своего развития. Ответ на вопрос, зачем все это делается, надо искать, скорее всего, в области метафизики, а вот материальная выгода от этого очевидна: индустрия проституции и порнографии считается одной из самых прибыльных.
Или возьмем большую серьезную литературу. Вся философская, этическая, эстетическая начинка из нее выбрасывается, остается один сюжет и тот пунктиром. А о содержании его рассказывают нарисованные человечки — чем не наскальная живопись? И скорее всего эти комиксы вполне успешно и безболезненно заменят литературу, и таких примеров можно привести множество.
Обвинять здесь кого-то в чем-то бессмысленно, наступает стихия, как если бы нас заливала вода. А при наводнении кричать, прыгать, осыпать воду проклятиями, как сейчас говорят, контрпродуктивно. Вода будет заливать любые низины, проникать в любые щели, не обращая никакого внимания даже на самые страшные наши проклятия. А стихия рынка — понятие вполне официальное, и именно она сейчас заполняет все пространство нашего обитания, погружая нас в другую реальность. Если раньше мы жили в мире многомерном: своя мера вещей была у религии, философии, науки, культуры, искусства, то эта стихия погружает нас в пространство двухмерное: выгодно — невыгодно.
Однако и у рынка есть ахиллесова пята: он не может остановиться, это для него смерти подобно, а мир конечен. Поэтому он просто будет вынужден сначала сожрать все ресурсы планеты, затем общество, биосферу, а потом и самое себя. Ученые об этом предупреждают давно и, видимо, ведутся работы по замене системы на какую-то другую. Однако, даже понимая ситуацию, большинство продолжает жить по принципу: умри ты сегодня, а я завтра, и вообще после нас хоть потоп. А с исчезновением традиционной семьи мысль о судьбе потомства отпадает автоматически. Как быть тем, кто видит свое продолжение в детях и внуках? Видимо, для начала твердо определиться — волк человек человеку или все-таки брат?
