Времена стояли тревожные, бунтарские, а Забайкалье издавна было краем ссылки и каторги, а посему «дернуть за колечко» мог и какой-нибудь варнак. Однако человек, представший перед Жуковым в один из дней 1918 года, был явно не из таких. Это был молодой бурят, по виду — наемный работник или бедный поденщик, коих немало бродило по улицам Читы. Жуков сразу отметил живые, смышленые глаза пришедшего. Не укрылся от хозяина и тот особенный жадный интерес, с каким заметно робеющий гость поглядывал на развешанные по стенам репродукции картин известных художников…
Таким было знакомство будущего основателя союза художников Бурятии Цыренжапа Сампилова с первым в его жизни профессиональным художником. Знакомство счастливое, поскольку оно вскоре переросло в крепкую дружбу, продлившуюся до самой кончины в 1948 году Иннокентия Николаевича.
К слову, отношения, связывавшие Жукова и Сампилова, всегда были отношениями учителя и ученика. Такими они оставались и тогда, когда ученик намного превзошел учителя…
В 1918 году Жукову было уже сорок два, и почти половина из прожитого ушла у него на то, чтобы утвердить себя в искусстве. Еще до революции он участвовал в художественных выставках, на одной из которых удостоился одобрительного внимания самого Репина. Учился в Германии, Австро-Венгрии, Франции. Не без успеха занимался скульптурой и лишь по чистой случайности не стал учеником великого Родена. Был «на короткой ноге» с небезызвестным Давидом Бурлюком…
Так что в своем деле он был достаточно опытен, и созданная им в Чите художественная студия очень неплохо приобщала своих слушателей к азам изобразительного искусства.
С легкой руки Жукова дальнейший творческий путь молодого бурятского самородка шел по восходящей. Его работы были замечены, а их автор в 1925 году приглашен на работу в качестве художника при политуправлении Монгольской Красной Армии. К этому периоду относятся персональная выставка его работ в Улан-Баторе, участие в первой Бурят-Монгольской художественной выставке 1926 года в Верхнеудинске, его знакомство в Монголии с Николаем Рерихом, участие в первой Всесибирской художественной выставке 1927 года в Новосибирске.
В январе 1928-го Жуков, переехавший к тому времени в Москву, писал Сампилову:
«Дорогой Цыренжап. Ты сделал огромные успехи и в живописи, и в рисунке. Если не остановишься на этом, а пойдешь дальше, ты будешь выдающимся художником бурят-монгольского народа, его славой и гордостью».
И где-то в этот же период:
«Работай, учись настойчиво и энергично. И еще один мой совет: читай книги, газеты — расширяй свой умственный кругозор, это крайне необходимо для твоего дальнейшего продвижения в искусстве…».
В конце 1928 года Сампилов уже в Москве. Он учится во ВХУТЕИНе — принят в двухгодичную студию известного преподавателя Д.Н.Кордовского (опять же по рекомендации Жукова).
Из письма от 8 мая 1929 года:
«Дорогой Цыренжап! Я просмотрел все твои рисунки и нахожу, что ты в эти 4 месяца работал, как слон, а к цели бежал, как самый быстроногий скакун монгольских степей…
Твой друг и учитель Иннокентий Жуков».
Из письма от 30 октября 1931 года:
«…Ты не только сделал большие успехи, но и развернулся в настоящего художника-мастера. Особенно мне понравились два портрета и иллюстрации к бурятской легенде. Восхищен особенно от экспрессии и движения бегущего коня. У тебя теперь точный и верный глаз и уверенный рисунок. Работа во ВХУТЕИНе несомненно принесла тебе пользу, а еще больше — твое стремление и любовь к искусству… Пиши! Мы все тебя очень любим. Любим, как родного».
Ученик и его семья отвечали взаимностью. Имя Жукова здесь всегда произносилось с придыханием. Вообще уважение к людям интеллигентным, образованным пронизывало, как своего рода аура, саму атмосферу дома Сампиловых. И совсем неслучайно то, что в годы войны к ним почти инстинктивно тянулись эвакуированные из Москвы люди искусства. Особенно частым и желанным гостем художника был почтенный профессор Московского университета С.К.Шамбинаго (1871-1948). Маститый филолог, признанный знаток древнерусской литературы и фольклора, исследователь и толкователь «Слова о полку Игореве», «Задонщины», он любил бывать в деревянном двухэтажном доме на улице Шмидта, где жили Сампиловы и где он мог хоть на несколько часов окунуться в атмосферу домашнего уюта, тепла, спокойствия, неспешной беседы о великом и вечном. Как говорится, отдохнуть душой…
Эти гонимые войной страдальцы стали возвращаться домой в середине 1944 года. Те, кто бывали и дружили с Сампиловым, распрощались с ним в конце мая, о чем свидетельствует надпись на преподнесенном ими памятном подарке — это раритетный сегодня том «Слова о полку Игореве» в так называемом «палехском оформлении», выпущенный издательством Academia в 1934 году ничтожным для нашей страны тиражом 3300 экземпляров. И вот что интересно. Древнерусский текст «Слова…» был подготовлен к печати при ведущем участии С.К.Шамбинаго, что и указано в выходных данных книги, которую, естественно, привез с собой в Улан-Удэ именно он, Шамбинаго. А вот дарственный автограф, начертанный на форзаце, гласит следующее:
«Дорогому Ц.С.Сампилову — с чувством глубокого уважения и искренней дружбы, с пожеланием всего самого лучшего. Пусть крепнет и ширится творческая дружба русского и бурят-монгольского искусства!
Народный артист Союза ССР Александр Крамов, г. Улан-Удэ, 31 мая 1944 г.».
Кто он, этот внезапно возникший А.Крамов? Это проясняется, если обратиться к аккуратно подклеенной к автографу страничке, вырванной из явно официального блокнота и снабженной типографскими надпечатками: вверху слева — «УРСР», справа — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Дело в том, что выдающийся украинский артист и театральный деятель киевлянин Александр Григорьевич Крамов (1885-1951) являлся на тот момент действующим депутатом Верховного Совета Украины — Українськой Радянськой Соціалістичной Республіки (УРСР), переехавшего из-за войны в Саратов. Следовательно, эвакуированный в Улан-Удэ Крамов являлся лицом официальным и наиболее титулованным среди этой прощавшейся с Сампиловым группы художественной интеллигенции, которая, очевидно, и поручила ему подписать дарственный автограф. Тогда, в 44-м, щепетильность со страничкой из депутатского блокнота Крамова кому-то и могла бы показаться излишней формальностью, однако сегодня — это бесценная подробность, незабываемый штрих времени…
Оглядываясь назад, сегодня понимаешь, что в то грозное время художник Сампилов и его супруга Ханда Очировна спокойно и сугубо буднично вершили свой тихий гражданский подвиг — чисто по-родственному делились миром и теплом домашнего очага с измученными, неприкаянными людьми, которых война грубо и безжалостно изгнала с их родных насиженных мест…
Между прочим, в эвакуации у нас была и мать Муслима Магомаева, она некоторое время работала в театре русской драмы…
Что касается Жукова, то у него в послевоенной Москве не обошлось без трудностей. Жизнь наладилась не сразу. Возникли серьезные проблемы с ремонтом обветшавшей мастерской. Сампилов, прекрасно понимавший, что значит для художника его мастерская, сразу же поспешил на помощь своему учителю.
Из письма от 16 апреля 1946 года:
«Очень и очень благодарю тебя за присылку тысячи рублей на ремонт моей мастерской…
Твой Иннокентий Жуков».
Все изложенное выше — не есть ли та простая почва, на которой взрастает, говоря «высоким штилем», древо дружбы народов?..
