Михаил Чебунин недавно вернулся из своего очередного путешествия автостопом на Алтай, по итогам которого провел очередной творческий вечер, куда пришли верные друзья и ценители «чебунинского» творчества. О том, что такое автостоп и откуда Михаил черпает свое вдохновение, и будет наша беседа.
— Михаил, что толкает людей на большую дорогу?
— Какой-то одной общей причины нет. Кто-то может отправиться в путешествие потому, что проблемы дома, другой просто испытать предел своих сил, кто-то, как я, ходит за вдохновением и новыми ощущениями. Всегда просыпается внутренний азарт: а как далеко я смогу забраться на этот раз. Вот и все причины. Одно дело, когда ты до соседнего Иркутска добрался на попутках и вечером домой, другое, когда ночуешь в лесу где-то между Красноярском и Новосибирском, а наутро туман такой густоты, что нет смысла голосовать на обочине дороги и ты идешь пешком. Вот это уже больше похоже на правду.
— Кто останавливается чаще?
— А как повезет. Спустя несколько лет подобной практики понимаешь, что картинка, которую ты рисовал для себя после проникновения в молодежную культуру, не соответствует реальности. Образ веселых ребят с гитарой за спиной, которые останавливают усатых веселых дальнобойщиков и с ними едут дальше, только фантазии. На самом деле все абсолютно не так. В основном все мои путешествия прошли на легковых машинах. Подвозили скорая помощь, пожарные, военные, грузовички-воровайки и микроавтобусы.
— Но «дальнобой» все-таки есть?
— Не без этого. У них свой собственный мир. Дальнобойщики очень сложные люди. Они простые в том, что у них в основном простые понятия. Если нужна помощь — помогут, если им нужна помощь — они попросят, необходимым поделятся. Во многом очень мужские, я бы сказал, жестковатые человеческие отношения. Хорошие люди, но не очень счастливые. Уезжают, как правило, далеко и надолго, но они женаты, у них есть дети, а все-таки что-то идет не так. Я бы назвал это вынужденным одиночеством.
— Тема одиночества находит свой отклик в твоем творчестве?
— Если говорить об этом, то, скорее всего, я не попаду под общие смыслы этого слова. Одиночество одиночеством, но оно нужно счастливое, если хочешь. В песнях я не жалуюсь, да и никто, наверное, не жалуется. Если бы это чувство — одиночество — давило сверху как гранитная плита и мешало жить, на дорогу бы никто не возвращался.
— А можно ли рассматривать автостоп как поиски себя? Ведь хочется порой побыть одному, подумать.
— Ну нет, конечно. Себя ты уже нашел, а если не веришь, то встань перед зеркалом, пощупай себя, в конце концов. Я думаю, что идут поиски новых ощущений. Тем более одному на дороге всегда есть попутчики. К тому же я знаю большое количество людей, для которых основной задачей на протяжении всего дня является найти к вечеру теплую постель, горячую ванную или душ. Если повезет, можно наткнуться на «Дом для всех».
— Что за дома такие и где можно их найти?
— За всех не скажу, нужно искать по Интернету. Но тот, в котором я останавливался, расположен в поселке Чемал Алтайского края, на берегу легендарной Катуни. Константин — хозяин дома — сам путешественник. Объездил почти весь белый свет, теперь помогает другим по мере возможности. Оставить на время вещи, зарядить телефон, поставить на несколько дней машину и уйти в горы, принять тот же душ, переждать грозу, встретить таких же «улетевших» людей, как ты. По вечерам принять участие в импровизированных лекциях, поделиться опытом. К слову, в социальных сетях есть группа, можете найти координаты и, если соберетесь на Алтай, остановиться там.
— А кто те самые «улетевшие» люди?
— Да кто угодно. Например, пока я находился в гостях у Константина, к нему зашла одна женщина с ребенком. Ей 30, мальчику 4 годика — обошли весь Алтай. Признаться, 2 года назад я бы сам покрутил пальцем у виска и сказал: «Вы что делаете, мать, куда тащите ребенка?». Еще был буддийский монах из Москвы, который направлялся к нам в Иволгинский дацан. Вообще автостопщики хорошо знают Бурятию. Для них Улан-Удэ как ориентир на пути в Монголию, а голова Ленина место паломничества, о ней знают абсолютно все.
— А каким был твой первый опыт такого путешествия?
— Это была поездка на Байкал. Я набрал много лишнего. За спиной был приличных размеров рюкзак, в котором, как мне тогда казалось, находилось все необходимое. Начиная от спичек, завернутых в пакет, заканчивая фонариком. История смешна тем, что обратно я вернулся вечером того же дня. Но, как говорится, на ошибках учатся.
— Свой творческий вечер в Улан-Удэ ты назвал «Песни — люди». Есть ли истории, которыми ты бы хотел поделиться с читателями?
— Цензура газеты не пропустит. А если серьезно, то по возвращении с Алтая пробую себя в прозаических формах, пишу путевые заметки под общим названием «Холст на мольберте». Один из любимейших эпизодов, когда ловили рыбу с водителем фуры где-то на лесном озере под Красноярском. Я из-за этой рыбалки еще от графика отстал.
— Расскажешь?
— А что рассказывать? Ну подобрал меня один дальнобойщик. Ехали мы медленно, никуда не торопясь, все лучше, чем пешком. «Это я сейчас медленно еду, — сказал он мне. — Устал немного, не спал всю ночь. Тут недалеко стоянка наша есть, там переночуем, на следующий день к обеду будем в Красноярске». Я отказываться не стал, в дороге привыкаешь соглашаться почти со всем, тем более, что ночь до этого я провел в лесу. Утром, когда стали отъезжать, водитель заметил у меня в рюкзаке спиннинг. Я, говорит, тоже рыбалку люблю, здесь и озеро в трех часах езды. Остановимся? В итоге мы два часа провели на берегу озера. За баранкой целыми днями сидеть любому наскучит.
— А какие еще места, кроме Алтая, посещал?
— Много где был. Я вообще очень люблю Россию, мне хочется увидеть ее со всех сторон, разной, если можно так сказать. И южной, и северной, и восточной, и западной. Сейчас в моем списке числятся Ладога, Валаам, Забайкалье, Карелия, Якутия, Москва и Санкт-Петербург. Это своеобразные центры автостопа. Туда идут все. Чаще всего бываю в Красноярске.
— Почему именно там?
— Столбы. Красноярские столбы. Этот природный заповедник — что-то необыкновенное. Туда стоит съездить, чтобы погулять день-два и вернуться домой новым и обновленным. Энергетика очень сильная. И как бы там много ни было людей, цивилизация все равно отступает на второй план. В этом ставлю большой плюс администрации или тому, кто там за всем следит. Пока дойдешь до самих столбов, пройдет не один час. По пути вам встретятся мостики, беседки, скамейки, настолько хорошо вписывающиеся в естественный ландшафт, что зависть берет. Там не чувствуется яркого и четкого присутствия человека, как у нас на Байкале.
— А свои песни тоже пишешь в дороге?
— Пишу дома. Где-то на месте это трудно сделать, слишком много эмоций, нужно обдумать все, осмыслить. Хотя бывают и исключения. Например, песню «Седая Ладога» я писал сидя в палатке, которую заливало водой, в маленьком блокноте карандашом. Настолько меня поразила природа. Особенно те острова, где численность людей сведена к минимуму. Гуляешь по берегу и слышишь, как вода с тобой беседует, задаешь ей вопросы, она тебе отвечает. Ощущение чисто метафизическое. Валаамский монастырь тоже очень хорош. Это место притягивает к себе десятки, сотни тысяч людей. Они едут со всей России и зарубежья. Я сам был свидетелем как к берегу подходят суда с туристами и паломниками на борту. А это очень большое количество денег. Из той поездки я привез своему другу зажигалку, красивая такая, корпус из бересты и написано «Ладога».
— Из каждого ли путешествия рождаются новые тексты?
— Почти. Например, песня «Автостопный блюз», которую я очень люблю и записывал на «Маяке», могла не написаться без моих мотаний между Иркутском и Красноярском прошлой осенью. Поездку я совершал со своим другом Сергеем Юдиным. Понятное дело, что идти молча всю дорогу не получается, и мы разговаривали обо всем. В какой-то момент Сергей стал напевать одни и те же слова. Автостопный блюз, автостопный блюз. За полдня его завываний меня это так вывело из себя, что по приезде домой я сел и написал песню с этими словами: «Автостопный блюз: сердца стук, неба стон, голос шин... Я к тебе вернусь: мы посидим, попоем и помолчим...». Песня о том, что кто-то куда-то уезжает, а кто-то возвращается.
— Какие образы тебя преследуют, чем вдохновляешься?
— Россия. Вот что увижу, о том и пою. Могу в равной степени говорить об улицах Улан-Удэ или соседнего Иркутска, о Байкале или о Ладоге. А может быть, это будет девочка 4-х лет из соседнего двора, которая мне нравилась, когда я ходил в детский сад, только сейчас я этот образ в своей памяти воскресил и написал песню. Но тема Родины остается все же ключевой. У меня даже и песня начинается со слов «Невеста моя Россия, пока я тебя искал — кожу уже не одну износил. Любовь ты моя да сила».
— А вот Россия, она какая?
— Великая!
— А если подробней?
— Я «ватник», лапоть, если хочешь. Верю телеканалу НТВ и считаю, что Россия это самое важное составляющее в геополитическом пространстве, и еще Крым наш. А так она неисхоженная и непонятая. Слишком большая, чтобы о ней можно было рассказать все и до конца. Это не Великобритания с ее островком.
— А что уже успел понять в ней?
— Да ни черта! Сейчас объясню, почему. Можно всю жизнь ездить по стране и писать об этом. Состояться каким-то большим писателем, поэтом, черпать бесконечное вдохновение. Такие запасы, которые есть у нас, их нет ни у кого. Я сейчас не о нефти, дереве, золоте или воде, а об историях жизни и людских судеб. А как ты поймешь что-то, когда видел совсем ничего. Трудно, чаще почти невозможно.
— Есть в творчестве сверхидея?
— Вот Пушкин создатель литературного языка, а Чехов знаток человеческих душ. Пастернак в своем Живаго заставил весь мир плакать над красотами своей страны. А что сделал Чебунин? Правильно, ничего. Вот когда встанут люди и скажут: Чебунин привнес что-то новое, о чем-то нам таком рассказал, что мы все его любим за это — вот тогда я подумаю над сверхидеей. Но до этого далеко, да я и не претендую.
— И напоследок — что бы ты сам сказал о себе?
— Я бард! Молодой бард 21-го века, застрявший во временах Высоцкого и Окуджавы и мечтающий о литературном таланте Хемингуэя.
