Конечно же, были мысли о политической подоплеке, агитации, о некой непреодолимой стене, встающей между ним и простым собеседником, корреспондентом, зрителем. Но все это рассеялось как дым, стоило Леониду Исааковичу перешагнуть порог.
Все зааплодировали. Да, было приятно видеть артиста такого уровня, который не пытался предстать кем-то великим и недосягаемым. Был самим собой. И вошел он так, как обычно забегают друзья на чашечку чая, поболтать и рассказать о том, сколько всего произошло, о чем мечталось и чего еще от жизни хочется.
В кедах, носках в полоску и забавных очках, на фоне наших обаятельных и серьезных Гэсэров (погруженных в думы думные) он смотрелся немного странно. Эта некая «чудаковатость» 60-летнего (да, да!) артиста сразу же пришлась по нраву абсолютно всем.
Для начала артист удостоверился, на то ли место он сел, повернув к себе табличку «Леонид Ярмольник» и громко прокричал: «А! Это ж я!». Шутка была обычной, придуманной не им, но тут же поставила галочку напротив графы «свой человек». Как оказалось, у нас это было взаимно.
— Я уже был в Улан-Удэ, когда ни одного из присутствующих здесь журналистов и в проекте не было, — погрузившись в далекие воспоминания, сказал артист, — с Сашей Абдуловым. В конце 70-х годов. После фильма «Тот самый Мюнхгаузен». Он был очень популярным, и мы много ездили с так называемыми творческими встречами.
Тогда Ярмольник пробыл в Улан-Удэ немногим больше два дня. График был расписан настолько, что город посмотреть не удалось. «Но про людей все стало ясно, — отметил он. — Ужасно добродушные, любопытные, то, что мы называем «наш зритель».
Тут артист поспешил объяснить, чем столичный зритель от нас отличается.
— Здесь как-то все проще. Правильнее. У нас профессия особая. Именно здесь было ощущение, что ты понимаешь, для кого ты работаешь, для кого ты пытаешься рвать сердце, рождать эмоции, — поделился своими впечатлениями Леонид Ярмольник. — Здесь как-то без наворотов. Есть столичное: «Ну-ка, ну-ка, что ты нам покажешь». А здесь люди открытые, сразу тебе верят, и даже не уходит время на знакомство. После «здрасьте» тебе абсолютно доверяют. А в нашей профессии это важно.
Вот и в этот раз артисту удалось создать ту самую душевную атмосферу, когда хочется доверять и разговаривать обо всем на свете.
И, все-таки, Ярмольник лукавить не стал и поведал СМИ, зачем он приехал в Улан-Удэ. Было очевидно, что он понимает, как остро теперь все воспринимают разговоры о политике. Поэтому артисту хотелось максимально точно донести свои взгляды и соображения. Он то и дело возвращался к воспоминаниям о некоторых ныне покойных друзьях, учителях, творческом пути и причудах судьбы.
Ярмольник признался, что много лет не имел никакого отношения к политике, просто жил и понимал, что «все существует само по себе». Великие мастера Щукинского училища научили Ярмольника не просто профессии, а «научили быть человеком», «воспитали как людей».
— Нынешний визит мой связан с тем, что так складывается моя жизнь и жизнь моей страны… — отметил Ярмольник в самом начале.
Как и предполагалось, великого деятеля искусств беспокоит нынешняя ситуация. Он рассказал о том, как, будучи молодым отцом, верил, что его дочь будет жить в другой стране. Но время прошло, а страна не изменилась. Изменилось лишь, кажется, значение слова «патриотизм», которое весьма «поистрепалось». По словам артиста, Россия теряет молодые кадры, теряет традиции и нужно обладать «невероятной силой, чтобы это восстанавливать».
— У вас это, наверное, видно особо отчетливо, — предположил артист о ситуации в Бурятии. И добавил: — Здесь многонациональная культура и... как сохранить все, чтобы не потерять себя? Это, конечно, задача из задач.
Журналисты и зрители задавали Ярмольнику совершенно разноплановые вопросы. Так, Ярмольник ответил, почему мы больше не видим его в жюри КВНа, где он просидел около 20 лет.
— Мы соревновались с Масляковым, кто больше любит Путина, — пошутил Ярмольник. — И Масляков победил.
Ему, вероятно, и правда хочется вытянуть культуру России, его и правда беспокоит то, что сейчас происходит в нашей стране. Но артисту всегда приятнее говорить о театре. И он говорил. Взахлеб. С эмоцией, живо, ярко. И так скрашивал разговор.
На пресс-конференции Ярмольник спокойно пил чай, а под конец, раздавая автографы, вежливо указывая имена, выкурил сигарету. Обстановка была такой же непринужденной и в театре — как в обед, так и вечером. Единственное, что изменилось, — это обувь. Вечером Ярмольник предстал перед улан-удэнцами уже не в кедах, а темных мокасинах.
Он стоял в зале, облокотившись на сцену. Говорил без микрофона. И опять — просто. И, как показалось, честно. Зрители поднимали руки снова и снова. Пошли вопросы о вдохновении, непростом творческом пути, театре, отношениях с людьми. Мы в зале, окрыленные воспоминаниями артиста, казалось, находились рядом с Евгением Мироновым, Владимиром Высоцким, Георгием Данелия. Вот Высоцкий, который наставляет юного Ярмольника перед выступлением, вот мастер Данелия, который обещает Оксане Ярмольник новую книгу… А вот Миронов. Женя. Попадает в больницу, яростно репетируя князя Мышкина.
Ретро-вечер, как назвал встречу в театре сам артист, прошел на одном дыхании. Вроде бы остался осадок от предвыборной суеты, а вроде бы никакой суеты и вовсе не было. Мы с Леонидом Ярмольником уже были знакомы. Кто-то лет 10, кто-то 5 лет. Видели по телевизору. А тут он зашел в гости. И чай был, и разговоры по душам, и анекдоты. И из Леонида Исааковича под конец дня для всех нас артист превратился в своего парня. В Ярмолая, как называл его когда-то Владимир Высоцкий.
Марина ИГУМНОВА.