Бывший образованный мужчина (бомж)
Он родился летом 1961 года в селе Поворот Селенгинского аймака.
Паренек-самородок из бурятской глубинки поступает в один из трех престижнейших вузов страны — МФТИ, знаменитый физтех, на факультет теоретической физики. Ему читают лекции Туполев и Микоян. Его специализация — квантовые механические принципы в жидких кристаллах. Успешно закончив вуз в 1983 году, он в числе лучших выпускников распределяется в закрытый город Арзамас-16 (г. Саров), куда министерство обороны в эпоху холодной войны собирало техническую элиту СССР. Молодой ученый работает над модификацией жидких и твердых реактивных двигателей для доставки ядерного оружия и уже защищает кандидатский минимум. Перед ним открываются блестящие перспективы. Но умирает академик Келдыш и в Арзамасе-16 воцаряются странные нравы. Талантливому ученому руководитель НИИ в ранге генерал-майора предлагает написать пять кандидатских диссертаций для завлабов-полковников.
И тут проявляется характер Петра Григорьева. Отвергнув предложение генерала, он в 1986-м оказывается на БАМе, в поселке Новый Уоян, где преподает в местной школе физику и математику. Он уже женат, растет сынишка. Но середина восьмидесятых — это годы горбачевского “сухого закона” (будь он проклят!). Накануне свадьбы друга Саши его мать просит свидетеля жениха спрятать от молодых гостей на одну ночь ящик водки. Утром друг жениха привозит водку, но машина, как на грех, останавливается возле общежития геологов. Оттуда выходит страдающий с похмелья знакомый и просит дать одну бутылку. И вот уже возле ящика с дефицитной водкой толпится целая футбольная команда “литробольщиков”. Григорьев защищает свадебное зелье изо всех сил. А силой его бог не обделил, так как из 11 нападавших на суде присутствовали лишь 9 — двоих педагог отправил на больничные койки. Судья по ст. 108 ч. 1 прежнего УК (“Тяжкие телесные повреждения, повлекшие длительное расстройство здоровья”) не поскупилась — 8 лет лишения свободы.
На “красной” зоне Григорьев не идет на сотрудничество с администрацией и ему не дают свиданий с женой. Так, заочно, он разводится. Отмотав срок “от звонка до звонка” на ИТК-8 (5 км Спиртзаводской трассы), он из одной страны под названием СССР попадает в другую. Выясняется, что мать в Новом Уояне уже пять лет как умерла (на зоне завсегдатаю карцеров запретили переписку), домик сгорел, а у бывшего зэка лишь справка об освобождении. БАМ закончился. Он безвылазно валит лес в Кичере и при очередной перевозке вагончика справка об освобождении теряется. В Северобайкалье его не прописывают, он едет по месту прежней отсидки. Ему дают ксерокопированную копию (пишем об этом подробно, чтобы читатель уяснил, что и в новом веке без бумажки ты букашка). В паспортном столе говорят, что нужен не “ксерокс”, а заверенная копия, потому что копия написана красной пастой...
Так бывший ученый и педагог становится бомжом и живет под Удинским мостом.
Табор не уходит в небо
Имя Петра Григорьева всплыло из-под моста, когда в 2006 году у него вышла книжка “Я — Б.О.М.Ж.”. Это стало возможным благодаря Е.Д.Боржонову, в ту пору являвшегося руководителем регионального штаба Общественной палаты РФ. Книгу Григорьев писал буквально “на коленках”, на картонке, где придется, в канализационном люке, на заброшенной даче, по первому теплу — возле опор Удинского моста. Написанное он заворачивал в два целлофановых пакета и на ночь зарывал на берегу реки.
Я включаю старенький диктофон и звучит простуженный голос Григорьева. Это последнее прижизненное интервью автора.
— Петр Иванович, а почему ты жил именно под мостом?
— Во-первых, защита от осадков и можно развести костер. Не так ветрено. Спишь на досках, а укрываешься полиэтиленовой пленкой — возникает парниковый эффект, даже в марте. Ну и вода рядом, умыться там, постираться. И рынок под боком…
Из диктофона доносится вздох.
Григорьева мы застали не в лучшей форме: болели шея и спина. Накануне состоялась драка с бомжами из другого “табора” из-за распределения одежды, поступившей по линии Красного Креста. Кое-кто захотел товар пропить, а Петр настаивал на том, чтобы бомжи выглядели прилично.
Оказавшись за бортом жизни, Григорьев остался бойцом. Здесь проявились его интеллект, лидерские способности, его дар убеждения. За что и получил уважительную кличку Профессор. К нему со всего Улан-Удэ шли бездомные за советом и помощью. Он сумел организовать самый крупный “табор” (так на бомжовском сленге называются устойчивые сообщества) из 48 (!) человек. Зимой у них была крыша над головой. Отбор в свою “НКО” Профессор установил жесткий.
— Во-первых, — загибал побитые пальцы бомжовский “авторитет”, — не пить! Ну, курить еще разрешается... Во-вторых, не воровать. Третье — по помойкам не лазить. Если кто-то увидит нашенского у мусорного бака — тот автоматически исключается из табора. Даже по внешнему виду нельзя с уверенностью сказать, что мы бомжи.
Создав “некоммерческую организацию”, Григорьев с пакетом предложений попытался прорваться к Айдаеву. До мэра он не дошел. “Дайте этому бомжу катанки, пусть заткнется!” — бросил ему вслед чиновник.
Предложения, которые П. Григорьев хотел донести до мэрии, сводились к следующему. При поддержке администрации создать инициативную группу или общественную организацию “Мера СИЛ” — реабилитации “Социально Исключенных Людей” (таково общепринятое в мире название наших бомжей). В группу должны войти социальные работники, представители бизнеса и активисты Профессора.
Но когда председатель Бурятского Красного Креста В.П. Балданова (царствие ей небесное!) обратилась в мэрию по поводу помощи бездомным, то ей ответили, что бюджетная организация не имеет права перечислять средства общественной организации. Так-то оно так, однако есть же система грантов...
Ведь в таборе было 17 человек с высшим образованием. Это бывшие архитекторы, врачи, экономисты, педагоги... Например, Пилюля, врач-терапевт, Фордосик, экономист с двумя дипломами — финансовым и бухгалтерским, Крестьянка, агроном, Медведь, историк... Был даже музыкант Саша Гитара. (Где они сейчас, живы ли, осиротевшие без Профессора и Балдановой?).
Большинство в таборе имело среднеспециальное образование. Вновь созданная организация взяла бы на себя санитарную очистку отведенных территорий попутно с основным промыслом бомжей — собирательством. Петр Григорьев гарантировал стопроцентную очистку набережной Уды, пляжей и даже на метр в воду извлечение со дна битых осколков. Социальное обязательство перед городом.
— Мы встаем в четыре часа утра и просто-напросто вылизали бы улицы, вы бы даже сигаретной пачки более получаса на асфальте не увидели бы! — крик из диктофона.
Если бы к делу подключился малый и средний бизнес (строительные, ремонтные фирмы, по сбору металлов, пластмассы, стекла, макулатуры, проч.), то общественная организация бывших бомжей смогла бы вернуть вложенный в ее уставной фонд капитал с прибылью. Профессор даже мечтал об униформе и тележках. Он сообщил, что есть отдельные ячейки добропорядочных бомжей в разных районах Улан-Удэ — их надо объединить. Но даже опустившихся бомжей, считает Петр Григорьев, можно вернуть в цивилизованное общество.
Физика твердого тела
“Нормальные” бомжи, говорил Петр Григорьев, вечные труженики, золотые руки. Неслучайно летом члены табора Профессора были нарасхват в садоводческих товариществах “Металлист”, “Весна”, “20 лет Победы”, других. Здесь они поливали, красили, ремонтировали — не первое лето. Жили в баньках, пристроях. Хозяева вывозили их в город для ремонта квартир — доверяли людям Профессора.
Подрабатывали и на Центральном рынке — торговцы их знали, знали, что ни один пучок морковки при перевозке не пропадет.
Профессор договорился, чтобы половина дачного урожая уходила бомжам. Ведь впереди их ждала зима — суровое испытание для бездомных людей и животных…
Где зимуют бомжи? Профессор говорил (попросив выключить диктофон), что в Улан-Удэ насчитывается примерно 70 колодцев, от Шишковки до Мелькомбината, которые уже много лет как поделены. Чужому туда попасть невозможно. Там свой быт: топчаны, свет, посуда, одеяла. Даже местная шпана бомжей-аборигенов не трогает, иногда ночует вместе, приносит из дома еду.
Заключен некий договор: молодые употребляют наркотики, бомжи ухаживают за ними. Но есть и отморозки, которые отрабатывают на бомжах, как на боксерских грушах, приемы восточных единоборств. Забивают до смерти. Но Петр Григорьев не припомнил ни одного случая, чтобы милиция возбуждала по таким фактам уголовные дела. Однажды возле “Сагаан Морина” Профессор видел, как милиция присоединилась к шпане в избиении бездомного. Бомжам выгодно, чтобы милиция не обращала на них внимания. Что она и делает. Слава богу, говорит Григорьев, родная милиция наконец-таки додумалась, что обворовывают квартиры и супермаркеты не бомжи. И на том спасибо, а то раньше после кражи хватали всех подряд. Сила авторитета Профессора такова, что только его могли пустить ночевать в один из 12 колодцев.
— Ну а как же дом ночного пребывания, Петр Иванович?
— Да это чисто Ницше!.. — раздается плевок. — Физика твердого тела.
По его словам, дом ночного пребывания создан для “отмазки” проблемы. Запускают туда в 19.00, выпускают в 6 утра. Днем — хоть умри. Никакой реальной санобработки, медпомощи, а тем паче психолого-реабилитационной работы. Бомж, сходивший днем в баню, и другой, копавшийся на помойке, загоняются в общий полутеплый душ. О какой реабилитации можно говорить, когда работники ДНП просто стесняются говорить знакомым, где они работают (так было при Профессоре).
Петр Григорьев повторял, что бездомным нужен... дом. Типа общежития постоянного пребывания. Но чтобы жить там — это нужно заслужить. Система бонусов: месяц не пьешь, соблюдаешь гигиену, работаешь — живи полгода. Ведешь нормально себя и далее — получи прописку и постоянное койко-место. Кстати, о прописке. Она нужна, чтобы получить паспорт, но у бомжа ее не может быть по определению. Замкнутый круг. Абсурдность его понимают даже сотрудники паспортных столов.
— Выходит, кроме Красного Креста реально помогает бездомным разве что православная церковь? — спросил Профессора, заметив у него на груди крестик.
— Да мы сами будем ей помогать, если встанем на ноги, большинство у нас крещеные! — разозлился Григорьев. — А то загнали бомжей в вагончики и предлагают трудиться за похлебку! А 40-летнему мужику, может, нужна жена! Вот недавно мы в таборе сыграли две свадьбы, причем зарегистрировали браки в загсе — у многих нашенских паспорта есть. Вот у меня только нету... Ради кого живем-то? Ради детей, верно? И чистые улицы — все ради них...
На этих словах пленка кончилась. Таково было завещание видного общественного деятеля. Ибо Григорьев был на виду у прохожих и думал об общественном благе денно-нощно. Его слова актуальны и сегодня. Отгремели праздничные салюты над вычищенной набережной, но не пройдет и месяца, как она снова зарастет мусором — никакой дворник и PR-субботник не разгребет. Кроме Профессора. Но Профессор умер, верится, легкой смертью бомжа, наполнив эту презрительную аббревиатуру новым содержанием.