«Почти полвека отдал я любимому делу — и подчас жизнь моя представляется огромным следственным делом — с ночными звонками и бесконечной писаниной допросов...», — слова легендарного в Бурятии Ивана Васильевича Сотнича, ушедшего от нас год назад. Раскрытые Сотничем преступления в условиях неочевидности — своего рода учебник следствия.
Отмотаем пленку времени на стареньком магнитофоне «Орбита» назад — и мы услышим глуховатый голос лучшего «сыскаря» республики. Иван Васильевич и сквозь десятилетия помнил фамилии фигурантов и свидетелей. Зоркальцевен — как вам такая фамилия? Ее спустя полвека «профи» Сотнич произнес без запинки.
Дело № 1.
Карты гадалки. Черный хлеб деревенского детектива
«В начале 70-х я работал следователем прокуратуры Хоринского района. В праздничный день 9 мая из села Тэгда сообщили, что в подполье собственного дома обнаружен труп старушки. Невестка спустилась набрать картошки, а из нее шерстяной носок торчит. Хозяйка исчезла из поля зрения еще неделю назад, но родня посчитала, что та уехала в Хоринск к сыну. Хотя соседка нагадала на картах, что бабушка дома…
Уже после раскрытия преступления я допытывался у соседки: откуда такие сведения?
«Что ты, сынок, — молвила та. — То ж карты…»
Труп старушки вытаскивал сам с двумя полупьяными мужиками, которым председатель сельсовета пообещал бутылку за содействие следствию. Хозяйка была закопана в домашнем халате. И я понял, что убийство совершено людьми, жившими с хозяйкой.
Бабушка пускала на постой ради прибавки к скудной пенсии. Среди постояльцев покойной числились на учете в сельсовете геологи, в том числе некий Зоркальцевен. Но геологи съехали с квартиры задолго до трагедии. Выяснилось из расспросов односельчан, что недолго квартировали у нее и мужчина с женщиной, оба в прошлом судимые. Это были некий Уфимцев, назвавшийся Зоркальцевеном при переписи населения — фамилию он заимствовал из найденного в доме письма и посчитал дело шито-крытым. Жила и Мария Пипинь, подруга лже-Зоркальцевена. Корысть была мотивом убийства. Постояльцы задушили хозяйку подушкой, закопали в подполье, забросали картошкой, забрали килограмм сала, швейную машинку и кофту. Сели в поезд № 130 Чита-Челябинск. Когда позднее Пипинь задержали под Кемерово, она была в кофте убиенной старушки…
Функции деревенского детектива пришлось исполнять при расследовании убийства молодой женщины в селе Удинск. Ее забили насмерть черенком от лопаты. Подозревался сожитель — некто Минчик, работавший кочегаром в местной котельной. Там и произошло убийство после совместного распития спиртного. Но свидетелей не было. Я опросил добрую половину села прежде, чем вышел на старушку, ходившую в котельную за горячей водой. Но она боялась преступника и больше месяца, что длилось следствие, молчала. Испуганно помалкивала на очной ставке, на которой подозреваемый держался нагло, бросал угрожающие взгляды на важного свидетеля. И тогда я пошел в «психологическую атаку», заставляя смотреть мне в глаза. Преступник дрогнул, в глазах плеснулся испуг — и это увидела свидетель. Осмелев, рассказала, что видела, как кочегар яростно избивал сожительницу. Подозреваемый дал признательные показания…»
Дело № 2.
Охота на военкома
«После окончания Свердловского юридического института мне предлагали остаться в Улан-Удэ, но я выбрал район. Если следствие — черный хлеб, то краюха следователя в сельской глубинке обильно сдобрено солью. Например, из-за малочисленности и слабости милицейских кадров в районах приходилось выполнять работу «опера», а то и «грузить трупы».
Но самым трудным делом в районной прокуратуре стало для меня заурядное дело о браконьерстве. Тогда близ с. Верхние Тальцы были обнаружены трупы пяти совхозных коров мясной породы. Осмотр места происшествия дал результаты: след от «лысой» задней левой шины ГАЗ-69 и три стреляные гильзы. А на гильзах были характерные следы от учебной винтовки, «перекроенной» под боевую. Подозрение пало на райвоенкома. До того он совершил сходное преступление со своей компанией, когда охотники «лучили» зверя и по ошибке застрелили двух совхозных лошадей. Дело тогда замяли. На этот раз с целью сверки следов от шин при содействии ОВД мы устроили мнимый техосмотр транспорта якобы на случай военных сборов. И след от задней левой шины совпал! Вдобавок уборщица, она же сторож военкомата, показала, что в ночь, когда были застрелены совхозные коровы, военком поставил ГАЗ-69 в служебном гараже во втором часу ночи, но наказал ей говорить всем, что прибыл в восемь часов вечера. Дело было возбуждено и… закрыто. И закрыл его, точнее, изъял и положил в свой сейф не кто иной, как первый секретарь райкома партии. Он находился в приятельских отношениях не только с военкомом, но и со вторым фигурантом — старшим инспектором по сельхоззакупкам. Короче, о молодого следователя вытерли ноги. Я позвонил в республиканскую прокуратуру и меня вызвал Цыденжапов, прокурор республики. Выслушав, Бадмацырен Цыбикович жестко выдавил: «Возбуждай дело!» В дальнейшем дело было передано в военную прокуратуру. Военком понес наказание.
Это было первое мое столкновение с властными структурами, но во многом характерное. Сегодня, когда я слышу, как в разных уголках России сильные мира сего развлекаются на охоте, преступая Закон, я думаю: история повторяется…»
Дело № 3.
«Жигули», квартиры, гарнитуры…
«Коррумпированность местной верхушки показало и дело начала 80-х, эпохи позднего застоя, так называемое «дело о «Жигулях». В деле были замешаны референт Председателя Совмина республики и зам. начальника Бурятского транспортного управления. За взятки они оформляли представления, по которым их обладатели могли заполучить дефицитные «Жигули» не только вне очереди, но и с 50-процентной скидкой. Подозреваемый референт от следствия увиливал, явно преувеличивая степень своего заболевания. Пришлось его изолировать. Тогда на встречи с главным фигурантом, находившемся в камере предварительного заключения, я таскал за собой громоздкий магнитофон «Орбита» в ожидании признательных показаний. И он их дал в воскресенье вечером, да еще написал письмо жене, чтобы та внесла 1000 рублей в счет недостачи. Но КПЗ находилась рядом с собачьим питомником МВД и лай собак был записан на магнитофонную ленту вместе с признанием подозреваемого. На суде он заявил, что Сотнич выбил у него признание, пытая его собаками… И смех, и грех. Суд ему не поверил и преступники получили реальные сроки наказания.
В период «дела о «Жигулях», находясь в должности начальника следственной части республиканской прокуратуры, я ощутил душноватый воздух коридоров власти. На меня обрушился шквал звонков, в т. ч. анонимных: на том конце провода абоненты, у которых вдруг проснулась гражданская совесть, «сдавали» друг друга пачками, тем самым пытаясь отвести подозрения от себя.
Но еще ранее, в конце 70-х, я видел приметы застойных явлений. Это дело о незаконном предоставлении квартир за взятки в Советском районе г. Улан-Удэ, которое мы расследовали совместно с работниками БХСС, дело о хищении средств в Кяхтинском комбинате коммунальных предприятий и благоустройства и другие дела.
Не менее громким было «бамовское» дело 1977 года о хищении дефицитных товаров в управлении рабочего снабжения треста «Нижнеангарсктрансстрой». Гражданин Рж-ий и его жена, зам. начальника ОРСа, систематически присваивали мебельные гарнитуры, меховые изделия и другой дефицит путем составления фиктивных документов и дачи взяток начальнику торгового отдела и начальнику ОРСа. С последним я случайно встретился уже по отбытии им срока в командировке в Баргузине. Неожиданно он бросился ко мне с объятиями и мы вместе пообедали. Кстати, на базе «бамовского» дела в кабинете криминалистики прокуратуры БурАССР в сентябре-декабре 1977 года была проведена стажировка следователей районных прокуратур — с целью освоения навыков ревизионной работы. Особое внимание уделялось проведению следственных действий — обыска, описи имущества, задержания и допроса подозреваемых, предъявления обвинения и др. Ведь коррупция — вневременное понятие …»
Дело № 4.
Человек-манекен. «Серийные» насильники.
«Так же случайно я встретил освободившегося из колонии серийного насильника. «Иван Васильевич, — сказал бывший зек, — я вам очень благодарен, вы мне ничего лишнего не приписали…» Дело в том, что в милиции очень хотели заодно повесить на подследственного схожие чужие «висяки». Но я не дал. Человек должен прочувствовать справедливость наказания. Его соразмерность содеянному.
Думаю, секрет тут в разработанном мною личном кодексе следователя, один из пунктов коего гласит: жестко, но уважительно относиться к подследственному, окончательную вину которого вправе установить только суд.
Современное поколение следователей, наверное, грамотнее предыдущего в техническом отношении, но, бывает, чем громче стучит следователь по клавишам компьютера, уставившись в монитор, тем слабее психологическая связь с подозреваемым или свидетелем. Зачастую хозяин кабинета даже не смотрит в глаза тому, кто сидит по ту сторону стола… А глаза могут сказать многое. На этом стоит психологическая тактика допроса. Человек не манекен. Даже самый отпетый преступник, вор-рецидивист, оказавшись в кабинете следователя, обуреваем гаммой чувств. Надо уметь сыграть на них… Хотя и манекен может подсказать верное решение.
Вспоминается одно из ранних дел. В ночь с 19 на 20 июня 1975 года из окна третьего этажа общежития Бурятского сельхозинститута выпали два студента, находившиеся в состоянии сильного опьянения, что повлекло за собой смерть и тяжкие телесные повреждения. Версия милиции: несчастный случай. Оперативно-следственная группа, в которую вошел и я, опросила 150 жильцов общежития. Путаные показания дали студенты, участвовавшие в пьянке накануне «несчастного случая». Наконец, в дело пошел манекен. С его участием прошли 4 следственных эксперимента, результаты которых исключили свободное падение потерпевших. Были также проведены магнитная запись, киносъемка, судебно-медицинские и криминалистические экспертизы. Выяснилось, что участники пьянки выбросили из окна собутыльников, находившихся в бессознательном состоянии».
Дело № 5.
Нелюбима и убита. Убийство, раскрытое за час
«Я приехал на место происшествия около девяти часов утра. И к десяти часам убийство было фактически раскрыто (фиксация доказательств и прочее было делом техники), что явилось полной неожиданностью даже для коллег.
Предыстория такова. Ранним летним утром 1987 года на дне траншеи парка в поселке Загорск рабочий, спешащий на завод, обнаружил бездыханное тело красивой девушки с окровавленной головой. Оказывается, это была невеста! Родственники искали ее всю ночь. Жених, бравый офицер, был безутешен.
Оперативно-следственная группа начала опрос свидетелей. Ключевыми стали слова одного из них о прическе жениха, «вроде бы как военной…» Свидетель утверждал, что ранее видел его с другой девушкой. Может, он обознался в автобусной давке, да и жених был в штатском? Так или иначе я стал разрабатывать этот мотив, больше интуитивно. Так, я установил, что офицер после телефонного разговора с родителями, вел себя странно: мало улыбался. Это жених-то!.. А при первом допросе был вообще «убит горем».
Посочувствовав ему, я вдруг спросил: «Меня не интересует, как ты ее убил, меня интересует — зачем ты ее убил?»
Горе-жених дернулся и забормотал что-то в свое оправдание…
Да, у старшего лейтенанта появилась другая зазноба и жениться он передумал. Но было поздно: свадебный поезд набрал скорость — от покупки колец до состава приглашенных и меню. В Улан-Удэ уже вылетели родители жениха аж с Украины. Накануне женитьбы он завел невесту на пустырь и попытался отговорить от свадьбы. Доводы не подействовали, разговор пошел на повышенных тонах и тогда жених схватил камень…»
Дело № 5.
Граната для папы с мамой. Момент истины
«В конце 80-х в Ардасанском распадке леса были найдены трупы супругов, в начале недели уехавших на личной автомашине по ягоды, а их зеленые «Жигули» позднее на стоянке в аэропорту. В четверг днем с заявлением о пропаже родителей в милицию обратился сын Колесниченко.
В ходе расследования резонансного дела психологическое напряжение допросов подозреваемого — их сына — бесстрастно отражено в протоколах: начало в 10.00 — конец в 16.00. А текста — не больше полстраницы…
Я попытался поставить себя на его место: почему сын поднял тревогу в обед, не дожидаясь вечера, когда, как правило, сполна использовав световой день, люди возвращаются из леса? Ведь обычно родственники (любящие) ждут и надеются до последнего… Смутное подозрение совпало с показаниями двух шоферов Холболджинского разреза, которые помогли пожилой чете вытолкать из грязи зеленые «Жигули» и видели в салоне молодого человека. Вдобавок, на даче Колесниченко были обнаружены заляпанные грязью резиновые сапоги. Тут розыскники едва не совершили ошибку, предъявив свидетелям фото сына убитых в восьмом классе, да еще в кроличьей шапке. Но свидетели опознали его! Позднее, когда подозреваемого вызвали в качестве потерпевшего с милицейских курсов из Ставрополя, те же шоферы подтвердили показания.
Но убийца, подкованный юридически на курсах МВД, начал выстраивать собственные версии случившегося. Одна из них: во время ссоры отец убил мать, а он в состоянии аффекта — отца. Держался Колесниченко-младший крепко: отступать ему было некуда — впереди маячила высшая мера. Но результаты экспертиз противоречили словам подозреваемого.
Момент истины настал в день похорон родителей — когда до выноса тел Колесниченко-старших оставалось полчаса, я стал говорить убийце о последнем сыновнем долге… И Колесниченко-младший за пять минут до начала похорон родителей сознался во всем. Он бросил гранату в костер, а после добивал отца и мать из малокалиберной винтовки. Мотив — жажда обладания наследством.
Суд приговорил обвиняемого к высшей мере. Москва отменила приговор и определила преступнику 15 лет лишения свободы.
Момент истины — верховенство интеллекта над силой — я понял еще в конце 70-х, когда расследовал дело об убийстве сторожа Горкоопторга. Предполагаемый убийца некто Бологов держался на допросах дерзко, отрицал все. Сторож, между тем, был зверски забит железным ломом. Но и против лома есть прием. Психологический прием. Готовясь к допросу и составляя постановление о привлечении в качестве обвиняемого, я, после описания убийства сторожа, включил в него другие, вроде бы малозначимые эпизоды о хулиганстве, за которые подозреваемый привлекался ранее. Прочитав первую часть обвинения, допрашиваемый вскипел по поводу эпизодов хулиганства: дескать, а это-то тут причем?! Тем самым, он как бы согласился с вменяемым преступлением, и уже машинально ответил на пару уточняющих вопросов по факту убийства… А, поняв, что клюнул на наживку, дал признательные показания.
Вместе с тем, невзирая на малосимпатичную личность подозреваемого, я не позволял себе унизить его (сленг и прочие дешевые приемы). Только в этом случае стал возможен диалог по обе стороны стола. Без диалога немыслима конечная цель — осознание и признание подследственным своей вины.
Личный кодекс следователя, таким образом, гласит: 1. Верховенство интеллекта над силой. 2. Диалог, а не монолог. 3. Не задавать непродуманных вопросов. Всегда иметь наготове контрдовод. 4. Постоянно ставить себя на место подследственного и опережать его на несколько ходов. 5. Жесткий, но вежливый психологический прессинг.
В 1988 году я был вызван в Москву к Генеральному прокурору СССР А.М. Рекункову для утверждения в должности начальника следственной части прокуратуры республики. И доложил Генеральному прокурору, что за год в республике совершено 105 убийств, раскрыто 104 (1 дело передано в военную прокуратуру). Рекунков собственноручно расписался красным карандашом на моем личном деле о досрочном присвоении чина старшего советника юстиции и пожал мне руку».
Дело № 6.
Танго со Смертью
«Убийство семьи Фалиных (муж, жена, двое детей) на ул. Боевой получило широкую огласку не только в Бурятии. О нем шушукались в трамваях после того, как о дикой расправе сообщили в «Вестях», чем поставили нашу следственную группу в трудное положение — убийца мог совершить упреждающие шаги. Поначалу даже не было известно о дне убийства. Фалиных обнаружили в квартире 7 декабря, причем труп хозяина был на балконе, и дверь приоткрыта… Ясно было, что убитые члены семьи пролежали в выстуженной квартире со следами ножевых ранений долго.
Я сразу отметил, что корысть не были мотивом этой кровавой бани. Ценные вещи в квартире не тронуты. Убийца оставил в доме Фалиных 17 окровавленных отпечатков пальцев — это не был «профи». В новом многоквартирном доме на ул. Боевой проживали семьи военнослужащих разных частей. И соседи хранили поистине гробовое молчание.
Я вышел во двор. Иногда бабушки на скамейке или вездесущие мальчишки могут сказать больше, чем соседи. И тут катавшийся с горки мальчик сказал, что им с сыном Фалиных «дядя Эдик» давал на мороженое. «Дядя Эдик» — значит, вхож в семью. По прежнему месту службы Фалина заявили, что майор уволился из вертолетного полка и устроился в коммерческий кооператив. Этот кооператив состоял из выходцев из Армении, занимался пошивом обуви, а Эдуард Элоян (дядя Эдик?) уехал на родину. У меня не было никаких сведений на Элояна, но я интуитивно разрабатывал эту версию. Ведь именно Элояну сам Фалин, бывший летчик, «доставал» билеты на родину.
17 отпечатков говорили о спонтанности действий преступника — под наплывом чувств. Ревность, страсть? И я отдал распоряжение доставить «дядю Эдика» в Улан-Удэ.
Про то, как искали «дядю Эдика» в Грузии, где начались военные действия, можно написать очерк. Бурятская опергруппа ездила на родину Элояна дважды! Помог ей начальник личной гвардии президента Гамсахурдия (ему доложили об убийстве детей, и он возмутился). Когда убийцу доставили в Улан-Удэ, то все 17 отпечатков пальцев совпали.
Эта жуткая история началась тривиально. Накануне отлета Элояна на родину Фалины устроили проводины. Были даже танцы. Во время танго супруг приревновал жену к гостю, прижимавшего хозяйку к себе, и ударил его. Мужчины тут же помирились, но ночью горячая южная кровь не давала обиженному уснуть. Здоровяка-майора он добил кухонным ножом на балконе, а ранее — спящих жену и детей, которые стали ненужными свидетелями».
Интеллектуалы следствия
Бурятские Холмс и Ватсон. Именно так их называли коллеги. Целая глава профессиональной деятельности Ивана Васильевича Сотнича — сотрудничество со следователем-криминалистом Алексеем Захаровичем Мандановым. Их успех зиждился на взаимном уважении. Начиная с одного из первых дел, когда преступление было раскрыто в условиях неочевидности. Именно Манданов предложил эксперимент с манекеном. Были также проведены магнитная запись, киносъемка, судебно-медицинские и криминалистические экспертизы. В числе совместных работ Алексея Захаровича с Сотничем И.В. немало дел о коррупции.
И Сотничу, и Манданову предлагали более престижные должности, но они упорно от них отказывались, оставаясь верными своей профессии. Они ни за что не хотели менять беспокойной профессии следователя.
После реформирования надзорного органа в стране заслуженный юрист РФ, почетный работник прокуратуры Российской Федерации Иван Васильевич Сотнич долгое время был начальником отдела по надзору за уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельностью прокуратуры Республики Бурятии. К нему за советом часто обращались сотрудники шестого отдела МВД, ФСБ, коллеги.
Сам Иван Васильевич повторял, что у него были хорошие учителя. «Интеллектуалами следствия» он называл И.И. Фортуну, Н.М. Бурлакова, А.З. Манданова. (Например, Николай Михайлович Бурлаков по автобусному билетику, найденному у изнасилованной и убитой в перелеске женщины, сумел «вычислить» преступника). Следствие этого и других дел вел не киношный — реальный знаток. Иван Васильевич рассказывал автору этих строк, что подследственные и подозреваемые не раз предлагали ему взятки. На что следователь по особо важным делам лишь грозил вменить дачу взятки в обвинение. Это был честный детектив.