И смутило меня «декабристское» происхождение юбиляра, вынесенное в заголовки юбилейных статей. Причем основанием для этого служит «уникальный документ, датируемый 1932 годом», согласно которому «Николай Яковлевич Кондаков неоспоримо является праправнуком декабриста Михаила Бестужева».
Что же это за «неоспоримый» и «уникальный», которому можно верить на 100 процентов?
Впервые он был опубликован три года назад в газете «Байкальская правда». Газету мало кто читал и публикация, как мне казалось, прошла незамеченной. Увы, теперь она стала первоисточником, а сам документ, можно уже не перепечатывать. Но мне кажется, что с ним необходимо ознакомиться.
Документ №66, Архив, автобиография:
«Кондакова Парасковья Еремеевна родилась в 1844 году в селе Поворот.
Я жила у Седого Ивана Андреевича в прислугах, он был барин и ездил в Россию и привез с собой трех крепостных: Петра Никаноровича, Василия Николаевича и Раиса Алексеевна фамилии их не помню. Мне все эти крепостные рассказывали, как помещики в России издевались над крепостными, женщинам давали для кормления грудь, щенят. А если барину понравится девица крепостная, то приводили ее к барину, и он ее насиловал. Но они своего барина т.е. Седого называли «милосливым». Когда они были в России и была у него жена барыня, очень жестокая, они ей ноги мыли, волосы завивали, одевали и обували, она была жестокая. Эти крепостные были лакеи барина.
Лично моя жизнь.
Я была сирота моя мать жила в прислугах у Бестужева Михаила Александровича (декабрист). Я была прижита от Бестужева (незаконнорожденная т.е. дочь Бестужева М.А.), он жил в Старо-Селенгинске.
Я осталась 6 лет от матери, когда он уехал, я осталась 7 лет, он писал моим дядям, чтобы они привезли меня к нему, но дяди отказались. Он прислал свой адрес и фотографическую карточку мне, но дяди мои ее
сожгли, считали позором, ибо он был поселенец. Меня маленькую укоряли, что я поселенца дочь, жила я у дяди до 15 лет, мой дядя Дмитрий Семенович и его сестра моя тетка, меня били и изгоняли, и укоряли поселенца дочерью. Я ушла к Седому в прислуги т.е. к помещику, я у него жила 2 2/5 года.
Чуть помню о манифесте в 1861 году о освобождении крестьян от крепостной зависимости, это было летом, священники устраивали молебны в церкви и зачитывали царскую грамоту. В 1865 году я вышла замуж за Кондакова Якова Григорьевича в село Ново-Павловск. Я жила в городе Иркутске в 1886 году (точно не помню) были молебны в церкви, когда входил Александр Александрович на престол, а также когда приезжал наследник Николай Александрович.
В настоящее время живу в селе Калинишна Кяхтинского района Б.М.А.С.С.Р. Сын мой, Аким Яковлевич Кондаков служит переводчиком при консульстве в Монголии, в Алтан Булаке. Я с его сыном, моим внуком Яковом Якимовичем в колхозе «Заря». Второй сын тоже в Монголии переводчиком при полпредстве Улан-Батор-Хото (Урга) Василий Яковлевич.
12 декабря 1932 года в селе Калинишна.
Сведения привез Цыпылов И.В.»
Давайте проанализируем этот любопытный документ. Описание крепостнических ужасов, которые, без сомнения, имели место, и не редко, словно сошли со страниц русской литературы, например, из очерка В.Г.Короленко «В Облачный день». Можно обратить внимание и на дату документа — 12 декабря 1932 года. Именно в этом году огромным стотысячным тиражом вышла открытка с репродукцией картины Николая Касаткина «Крепостная актриса в опале, кормящая грудью барского щенка». Совпадение? Возможно.
Упомянутый Иван Алексеевич Седой был другом и компаньоном братьев Бестужевых. Согласно архивных документов, он уже в 1821 году был «отставным подпоручиком», а в 1840 году Николай Бестужев пишет о нем как о «старике, лишенным всяких способов». Речь идет о его материальном положении и трудно представить его в качестве помещика, пусть и «милостивого». Не тянет на жестокую барыню и его супруга Татьяна Михайловна, вырастившая вместе с мужем трех сыновей: казачьего офицера Ивана, учителя приходского училища Николая, и автора Селенгинской летописи — Алексея. Я специально обращаю на это внимание. Не хотелось, чтобы о достойной селенгинской семье осталась память, как о крепостниках, вряд ли с таким стали дружить декабристы.
Теперь о главном. Обратите внимание на то, что вероятный отец Прасковьи Еремеевны покинул Селенгинск в 1850-1851 году, а Михаил Бестужев уехал в Москву лишь в 1867 году, когда девушке было уже 23 года, более того, она была уже замужем. Кроме того, Бестужевы в Старо-Селенгинске и не жили. Кто же записал этот любопытный рассказ? В конце текста указано: «Сведения привез Цыпылов И.В.». Привез, а не записал. Тоже загадка.
Александр Гендунов, сотрудник Кяхтинского музея, обнаруживший этот документ, вполне логично предположил, что речь идет об Иване Васильевиче Цыпылове (1893-1962г.г.), как назвал его сам Александр - «известном краеведе и боевом моряке». Не знаю каким он был краеведом, скорее малоизвестным, но моряком он был действительно боевым, с прекрасной революционной биографией, достойной авантюрного романа или приключенческого фильма. Отец — Василий Семенович - семейский из села Фомичева, мать - Екатерина Арефьевна - крещенная бурятка. А размах революционной деятельности впечатляет - Архангельск, Петроград, Владивосток, Одесса и, конечно же, Забайкалье. Окончил Коммунистический университет имени Якова Свердлова. Преподавал в 1927 году в Совпартшколе. Как вспоминает сам Цыпылов в своих мемуарах «Солдат революции», опубликованных в журнале «Свет над Байкалом» в 1958 году, «Военный путь свой я закончил в тридцать седьмом году в звании бригадного комиссара». Как сложилась его судьба между 1937 и 1958 годами можно только догадываться.
Он ли записал воспоминания П. Е. Кондаковой или только «привез» - никто этим не интересовался, хотя последние годы «персонального» пенсионера он провел в Кяхте.
Декабристская тема в 20-30 годы была очень популярна. В эти годы были востребованы любые материалы, связанные с их пребыванием в Бурятии. Порой дело доходило до курьезов. Так, в газете «Бурят-Монгольская правда» за 11 сентября 1935 года была помещена следующая заметка: «Бригада художников Бурят-Монголии во время пребывания в Селенгинском аймаке, в селе Тамча посетила домик родственницы декабриста Бечасного на берегу Гусиного озера. «Сейчас Аграфене Тимофеевне более 70 лет. Живет она с двумя своими сыновьями. Бечаснова помнит отца своего мужа — декабриста Бечаснова».
Увы, несмотря на свой преклонный возраст, Аграфена Тимофеевна вряд ли могла помнить Владимира Александровича Бечаснова, умершего еще в 1859 году.
Мы не знаем, по какой причине наш документ не был востребован ни в 30-е годы, ни позже. Не использовал их Родион Филиппович Тугутов, многие годы работавший директором Кяхтинского музея и выпустивший брошюру «Братья Бестужевы в Кяхте», возможно он не знал о нем. Но ведь он был дружен с Иакимом Кондаковым, который и сам трепетно относился к любым историческим преданиям. Равно, как и другой его знакомый — краевед Сергей Иннокентьевич Глазунов, по крупицам собиравший новые сведения о декабристах, также нигде не упоминает о внебрачной дочери Михаила Бестужева.
И все же документ любопытный. Можно было бы провести архивное расследование, выяснить кто из поселенцев действительно выехал в 1850-51 годах.
Заслуги Николая Кондакова достойны уважения и без учета его «декабристского» происхождения. По большому счету, я буду только рад, если оно найдет свое подтверждение действительно серьезными доказательствами, к примеру новомодной экспертизы ДНК.