Они посещают кратко- и долгосрочные свидания, совершают телефонные звонки, и, конечно, отправляют и получают бумажные письма. Послания, идущие из неволи или пришедшие со свободы, обязательно читают цензоры. И это — не прихоть сотрудников, а следование букве закона. Как же вести «тюремную переписку», чтобы не навредить обеим ее сторонам, узнавал корреспондент «МК в Бурятии».
Нетайные послания
Наталья Гутова — в прошлом учитель начальных классов, а в настоящем — цензор следственного изолятора №1. На этой должности она работает без малого пять лет и знает не понаслышке, каким образом организована система отправки и доставки писем в местах не столь отдаленных.
— Порядок цензуры входящей и исходящей корреспонденции подследственных и осужденных регламентирован статьей №20 федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления», а также правилами внутреннего распорядка следственных изоляторов и Уголовно-исполнительным кодексом РФ, — поясняет Гутова. — Информация о правилах переписки доводится до людей при поступлении в учреждение.
Канцелярские принадлежности приобретают они сами за свой счет, подавая заявления и получая прайс-листы из магазина СИЗО, либо заказывают родственникам, отправляя послания и прося чистый конверт, а то и несколько — про запас. Каждое письмо из камеры в незапечатанном виде, с данными адресанта и адресата принимают представители aдминистрации ежедневно, и не позднее чем через трое суток, кроме выходных и праздников, передают его на почту России (а не «из рук в руки»). Спустя такой же срок вручают ответ, поступивший на тюремный «привет». Разного рода задержки зачастую происходят по вине самих отправителей и получателей, медлящих с обратной связью.
Если заказные письма цензор вручает лично сотрудникам почтового отделения, то обычные просто опускает в почтовый ящик на главпочтамте. Почтальон же доставляет их в пенитенциарное учреждение, где корреспонденцию непременно регистрируют. Количество ее родным, близким, знакомым, а то и незнакомым и от них не ограничивается (пиши — не хочу!). Раньше аврал случался перед красными днями календаря, теперь эта тенденция снижается из соображений экономии. Хотя недавно, накануне дня рождения, молодому мужчине пришло с воли аж шесть поздравительных «весточек».
Зато содержание строго контролируется. Исключением для цензурирования являются отправления вышестоящим должностным лицам — уполномоченному по правам человека, надзорным органам и правозащитным организациям, президенту России и т.п. Остальные же при обнаружении печальных известий (к примеру, о чьей-либо смерти) или суицидальных настроений направляются психологам для совершеннолетних или воспитателям несовершеннолетних, осторожно проводящим беседы. А при наличии табуированной информации — оперативному отделу УФСИН по Бурятии, силовым или следственным органам, реагирующим сообразно законодательству.
Список запретов обширен — мат, угрозы и оскорбления, призывы к расправе и преступлению, сведения об охране СИЗО, схеме помещений и числе сотрудников (может напоминать план побега), а также о передаче запрещенных предметов и обстоятельствах уголовного дела, озвучиваемых до вынесения приговора и мешающих установлению истины. И, наконец, послания с порнографическим подтекстом, различными кодами, шифрами, паролями и тайнописью, выполненными по образу и подобию того, как вождь мирового пролетариата в тюрьме ваял революционные тексты молоком.
Я вам пишу…
Находчивости спецконтингенту не занимать, но и цензоров вокруг пальца не обвести. Наша собеседница отмечает, что за все время своей работы не сталкивалась с «запрещенкой» и шифровками ни разу, но суть их представляет. Например, изобретательные товарищи пишут: «8 раз тебя обнимаю, 9 раз целую» и так по цифре, пока не обозначат весь номер сотового телефона, пользоваться которым на «зоне» не разрешается. Чтобы избежать ненужных обысков и неприятностей, нужно использовать специальные карточки и таксофоны.
— На первых порах при малейших подозрениях я звонила следователю, который чаще всего говорил: «Нет, это не запрещенная информация». Чем дольше работаешь, тем меньше сомневаешься и реже консультируешься, — говорит Наталья Борисовна. — Подследственные и осужденные — люди грамотные: имеют за плечами не один срок, знают, что можно, а что нельзя, не рассказывают лишнего и предупреждают других: «Нас читает сотрудник».
Общаются они о многом и со многими: мужчины — с женами и девушками, женщины — с мужьями и парнями, и те, и эти — с детьми, отцами, матерями. Некоторые не признают свою вину, некоторые, наоборот, раскаиваются в содеянном (а те, кто «заехали» впервые, обещают встать на путь исправления и вернуться домой по УДО). Повествуют о житье-бытье, режиме дня и рационе питания, который положительно оценивают и «новички», и «бывалые», причем последние сравнивают с «тюремным меню» девяностых годов не в его пользу — дескать, сейчас кормят лучше, чем прежде, но не вкуснее, чем дома. Субъективные оценки, кстати, не возбраняются.
Обычно заключенные просят посылки и финансовую помощь (денежные средства перевести можно через банковскую карту или электронный кошелек), высылают перечень необходимых вещей и продуктов. Короче говоря, преследуют меркантильные интересы и не страдают излишним романтизмом, если не признаются супругам и возлюбленным в нежных чувствах (тут и впрямь прошибает на слезу), или не знакомятся с «заочницами» по заготовленным шаблонам а-ля «вы привлекательна, я чертовски привлекателен». Адресами прекрасных дам делятся нежадные соседи по камерам. Но сценарий фильма «Калина красная» не повторяется, к сожалению, или к счастью: дело ограничивается разовой акцией в одностороннем порядке. За последние лет пять ни единая девушка не поддержала переписку.
— Кроме того, копируют чужие стихи друг у друга, особенной популярностью пользуется «Узник» Пушкина — «Сижу за решеткой в темнице сырой…» и стихотворение про волчицу неизвестного автора, а также сочиняют собственные. Новые таланты у них нередко открываются при попадании за колючую поволоку, — делится Наталья Гутова.
В свою очередь, родственники и друзья приободряют и поддерживают ожидающих приговора и отбывающих наказание, интересуются их здоровьем и настроением, надеются на скорое свидание и скорейшее освобождение. Невесты и женихи спрашивают: «Когда распишемся?». Кому-то из находящихся в неволе не отвечают, а кому-то, как тому полковнику, никто не пишет и, скорее всего, никто не ждет.
От Забайкалья до заграницы
Каждый день Наталья Борисовна прочитывает разное количество посланий, которое увеличилось тогда, когда уменьшилось число реальных встреч из-за ограничительных мер. По понедельникам бывает около 100 штук, в тот день, когда бралось это интервью, было примерно 40. Примечательно, что «исходящих» больше, чем «входящих» раза в два. Объем их тоже разный — и по пол-листочка в духе «Жив-здоров, вышли денег», и по 16 тетрадных листов, исписанных в каждой клеточке с обеих сторон — без лупы не разберешься!
Корреспонденция разлетается по всей России — от «таежной, озерной, степной» до Забайкальского края, Иркутской, Новосибирской, Кемеровской и Владимирской областей, Москвы и Санкт-Петербурга и даже в зарубежные страны через их посольства (в арабскую республику отправлялось заказное письмо по поводу незаконной охоты на краснокнижных птиц).
Содержащиеся под стражей взрослые ведут переписку активнее, чем подростки, но те охотно участвуют в тематических конкурсах и акциях — мастерят красочные открытки к Новому году, 23 февраля, 8 Марта, сочиняют трогательные письма к Дню отца и Дню матери.
Талантов заключенным не занимать, в отличие от грамотности. Отдельные граждане восхитительно рисуют портреты с фотографий (хоть помещай в рамку да вешай на стену!), художественно оформляют листы бумаги, украшая их свечами, сердцами, животными, и пишут красивым почерком, но ужасающим образом, соединяя слова слитно с союзами и ставя после каждого запятые. Сначала бывшая учительница полагала, что будет исправлять все ошибки — и пунктуационные, и орфографические, но потом осознала, что не сможет справиться с внушительным объемом, и махнула рукой.
На памяти Натальи — занимательный диалог женщины из следственного изолятора с подругой из Московской области, которая присылала целые рассказы — и не фантазии, а истории из реальной жизни. «Да такие, что я хохотала до слез и ждала продолжения. Могла уморительно описать приключения обычной собаки. Она должна была родиться Донцовой или Устиновой! Но постепенно стала писать меньше и проще», — вспоминает цензор.
И признает: те, кто долго переписываются друг с другом, невольно вызывают интерес к своим судьбам. Хочется узнать об этих людях больше — не только чем дышат, но и как выглядят, по какой статье «сидят», первый ли раз и какой срок проведут в казенных стенах.
— Все письма уникальны. Есть мятые желтые конверты с жирными пятнами, а есть аккуратные белоснежные, без единой помарки. Но их авторы похожи тем, что не теряют оптимизма и даже лирического настроя, несмотря на особые условия содержания. Ведь и закоренелый преступник остается человеком, и ничто человеческое, включая тягу к общению, ему не чуждо.