В декабре поэту Дондоку Улзытуеву исполнилось бы 80 лет

Судьба отмерила ему только 36 лет жизни

Увы, судьба распорядилась иначе и подарила ему недолгую жизнь — всего 36 лет. Но, несмотря на это, Улзытуев, с величайшим инстинктом истинного художника относившийся к творческому наследию своих предков, стал новатором в бурятской поэзии и наставником для многих ее представителей, а его стихи — текстами народных песен.

Судьба отмерила ему только 36 лет жизни
Дондок Улзытуев.

Людей, лично знавших этого удивительного человека — народного поэта без официального звания, но по всеобщему признанию — осталось немного. И один из них — книгоиздатель Батор Тумунов. Накануне дня рождения своего друга он поведал о пройденных вместе огне, водах и медных трубах, совместных взлетах и падениях и, конечно же, первой встрече, с которой все и началось.        

Судьбоносное знакомство

— В конце 1950-х особых мест для встреч молодежи не было, за исключением разве что Бурятского драмтеатра, — вспоминает мой собеседник. — Каждую субботу — в праздничный ли день, в обычный ли — там собирались парни и девушки. Постоянно бывал и я. И вот в один из вечеров глубокой осенью пришел в очередной раз. Прошествовал через зал в буфет, где знакомые ребята увидели меня и позвали к себе. Вместе с ними сидел здоровый, широкоплечий бурят. «Дондок», — представили его.

Выяснилось, что юноша — уроженец улуса Шибертуй Бичурского аймака, студент второго курса Литературного института имени Горького, приехавший на каникулы. Литераторы были близки Батору с детства: его отец Жамсо Тумунов — первый бурятский романист. Так что темы для беседы нашлись сразу. Ребята разговаривали допоздна.

— А когда танцы закончились и все стали расходиться по домам, мы остались втроем — я, Дондок Улзытуев и Цырен-Дондок Хамаев, известный как Петя Саможапов — будущий прозаик. Решили переночевать у меня дома. По пути туда Улзытуев прочитал одно из своих стихотворений на бурятском языке, и я обалдел: неужели можно так писать?.. Наконец, дошли до места... Поспали, встали, чаю попили и побежали на автовокзал. Парни сели в автобус и уехали к себе, в деревню.

Кузнец и поэт

Однажды Дондок позвонил Батору и сообщил: он не вернулся в Москву, а остался на родине, и добавил: «Если хочешь, приезжай — все расскажу». Тумунов быстро собрался и уже на следующий день был в улусе. Нашел нужный дом, но не обнаружил там своего товарища — только его невестку с ребятишками да маму.

Оказалось, что Дондок на работе, в кузнице. «Прихожу туда и вижу: стоит он, мощный телом, раздетый по пояс, и стучит молотом. Увидел меня, обрадовался. Объяснил, что остался по семейным обстоятельствам. Познакомил с родными, представил как своего друга, хоть и встретились мы только во второй раз. Вечером читал свои стихи, а утром поводил меня по Шибертую, подарившему миру немало поэтов и прозаиков, затем отпросился с работы у старшего, взял машину у председателя колхоза и устроил мне «круиз» по Бичуре. Я просто поразился, насколько хорошо он знает всех, а все — его. Видимо, потому что не только ковал вещи, но и слова».

Проба пера

С тех пор молодые люди стали, что называется, не разлей вода. Когда Улзытуев приезжал в Улан-Удэ, то непременно навещал Батора. А после переехал сюда, ходил по редакциям, печатался в разных изданиях и быстро получил признание.

— И вот одним утром мы встретились на улице. Оба без учебы (меня отчислили из педагогического института), без работы и без денег. Зашли в шоферскую столовую — авось да встретим знакомых. И точно. Стоят редактор журнала «Байкал» писатель Африкан Бальбуров и автор слов гимна нашей республики поэт Дамба Жалсараев. Выпили за встречу, поговорили. И начали они допытываться, чем мы занимаемся. В конце концов Африкан заявил: «Я знаю, что вы без дела маетесь. Поэтому издал приказ. Завтра выходите на работу. Ты, Дондок, будешь завотделом поэзии в журнале, а ты, Батор, — помощником журналиста Балзовского».

Но приятели подумали, что все это — пустые разговоры, и на следующий день отправились по своим делам. А еще через день в квартире Тумунова зазвонил телефон. «Почему вы с Улзытуевым не на работе? — раздался в трубке голос Бальбурова. — Быстро собирайтесь и приходите!». «Мы зашли как провинившиеся школьники… С того дня Дондок отбирал и сортировал поэтические произведения, а я вместе с Балзовским вычитывал публицистические материалы. Проработали так полтора года и, видимо, в чем-то провинились — из «Байкала» нас «попросили».

По дорогам с рифмой

Но судьба оказалась благосклонна: Дамба Жалсараев, будучи тогда министром культуры, принял Дондока директором автоклуба, а Батора — разработчиком методичек, чтобы он писал сценарии для концертов. Но и тут ребят не смогли разлучить. Два года они колесили с агитбригадами по республике в теплой машине под звуки баяна и задушевные разговоры. Готовили выступления, делали «задники» по трафарету — причем шофер Гена Полозов активно помогал в этом — и получали неплохую зарплату.

— А потом разошлись в разные стороны, — грустно улыбается рассказчик. — Дондок снова начал учиться в Литературном институте. Выпускал свои сборники и завоевывал известность.

Причем писал не о партии и Ленине, как многие другие, а о людях и природе, трогая человеческие сердца. Своим стихотворением «Ая-ганга», воспевающем пахучую голубую траву бурятских степей, молодой поэт покорил весь Советский Союз. На русский язык его стихи переводил Евгений Евтушенко, а впоследствии — Станислав Куняев. Музыку к ним писал композитор Базар Цырендоржиев. И по сей день эти песни поет весь бурятский народ...

— Я часто ездил к нему в Москву. А однажды полетел в Юрмалу. Едва закончил халтуру и получил деньги, купил билет и отправился туда. Дондок ждал меня в аэропорту и повез в Дом творчества писателей, где познакомил с Евгением Евтушенко, как раз прибывшим из Америки, Робертом Рождественским, Андреем Вознесенским и другими поэтами.

Талантливый лирик оказался замечательным певцом и неплохим художником. Однажды помог живописцу Пурбо Намсараеву и скульптору Луке Гергесову сделать диораму для краеведческого музея — вместе с будущим художником-профессионалом Батором Мэрдыгеевым вылепил из пластилина юрты, скот, людей… В музее истории Бурятии имени Хангалова до сих пор хранятся работы, к которым он приложил свою руку. Но, увы, мало кто знает об этом...

Поэт без звания

Как вспоминает Батор Тумунов, Дондок Улзытуев обладал очень сильным характером. Никогда не снимал шапки перед начальством и высказывал свое мнение прямо и порой резко. Не любил, когда хвалят его и сам хвалил других исключительно по делу. Но всегда поддерживал начинающих и открывал им дорогу.

— А еще доверял людям и желал им только добра. Обожал животных, и, казалось, разговаривал с ними. Был настоящим буддистом, хотя, по собственным словам, не верил ни в черта, ни в бога. Уверял меня: «Ты станешь счастливым и непременно найдешь себя, — рассказывает книгоиздатель. — И, действительно, у меня есть все, что нужно для полноценной жизни. Про себя же он говорил: «Я долго не протяну — рано уйду, как твой отец».

Так и получилось. Знаменитый поэт скончался в больнице от воспаления почек будучи совсем молодым. Несколько лет назад его племянница основала в Шибертуе музей-усадьбу Дондока Улзытуева. Но ни тогда, ни сейчас Дондоку Улзытуеву так и не присвоили звание народного поэта, которое получили шесть его не менее выдающихся современников.

— В советские времена никто не называл себя поэтом или писателем, не имея членского билета союза писателей СССР. А теперь их видимо-невидимо, мало кому известных, — с горечью констатирует Батор Тумунов. — Дондока же Улзытуева простые люди знали и признали. И любят и помнят его до сих пор как народного поэта.  

Сам Тумунов тоже не забывает о своем друге. И, несмотря на то, что занимается изданием книг, посвятил ему несколько строк, пронизанных любовью и пробирающих своей искренностью:

Пронизанный

Солнечным светом,

Повенчанный

С доброй молвой...

Ты был

Кузнецом и поэтом,

Певцом

Ая-ганги степной.

И память,

Года возвращая,

В далекую юность

Зовет…

Трубит

Лебединая стая

И просится слово

В полет!

Купается небо

В озерах,

Плывут в никуда

Облака…

Жизнь теплится

Лишь в разговорах —

Распята душа

Степняка.

Устали

И люди, и кони,

И воздух

От боли звенит…

Ты светишься,

Как на ладони,

Свободолюбивый

Пиит!..

 

 

 

Поговори со мной, лошадка…

Что, не умеешь говорить?

Я понимаю: жизнь не сладка,

Но, по-любому, надо жить.

Хозяин твой — чудак бывалый,

Кузнец непревзойденных строк,

Слыл мудрецом, хоть прожил мало,

Душою чист был, как исток.

Хозяин твой — великий странник,

Кумир богемы и толпы,

Поэт Земли, небес избранник

Не пересек чужой тропы.

Хозяин твой… Молчит каурый,

Слеза печалится в глазах…

Дождем стучится вечер хмурый,

Все не расскажешь в двух словах.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №48 от 23 ноября 2016

Заголовок в газете: Свободолюбивый поэт

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру