Для поддержки Советской власти у жителей Верхнеудинска отбирали золото и деньги

Дело заключенной Танской

«Октября 14-го 1931 года Екатерину Александровну арестовали, увели из дома, заключили в тюрьму…». Вот так об аресте своей жены врач Михаил Владимирович Танский, хорошо известный жителям Улан-Удэ, писал уже много позже, в относительно безопасные времена Н.С.Хрущева.

Дело заключенной Танской
Екатерина Танская. Фото: ethnomuseum03.ru

«Не было предварительно издано никакого декрета или закона о том, что никто не имеет права держать и иметь у себя золотой монеты царской чеканки и вообще золота в чистом виде, что и то, и другое подлежат сдаче в фонд государства. Такое узаконение было бы понятно ввиду стесненных экономических ресурсов государства, строящего новую, недостаточно еще окрепшую жизнь. Но власти пошли иным путем. Стали хватать людей по какому-то непонятному выбору, по наитию ли свыше или по указаниям с потолка…».

ГПУ помещалось в двухэтажном каменном доме бывшего купца Загузина по Первомайской улице. Неподалеку находился небольшой сарайчик, где продувало во все щели. Вот сюда-то и садили всех для углубленного размышления и податливости. Если эта мера не давала результата, то упорствующего направляли для более сильного воздействия и вразумления в тюрьму, переполненную до отказа заключенными. Это воздействие являлось сугубо ужасающим, так как тюрьма сплошь была заражена сыпным тифом. Попасть туда — значило рисковать отправиться на тот свет.

И власть играла на этом страхе. Насели на видного купца Родовского, он по первому абцугу (старинный картежный термин: то есть сразу же, с первого захода) выдал золотую монету. Не удовлетворились, пригрозили, и Родовский добавил еще, откопанное где-то на огороде. Арестовали фотографа Косареву — откупилась десятком рублей. Попал в «сарайчик» бывший член городской управы И.А.Красиков, человек ограниченного достатка, больной в последней стадии онкологии. Конечно, никакого золота дать он не мог — взамен отдал богу душу. Побывал в заключении зубной врач Мильштейн, популярный и уважаемый в городе, откупился, получил свободу.

Но особенно приходится отметить арест П.Т.Трунева, директора Русско-Азиатского банка. Состоятельный, ничем будто бы порочным не запятнанный, изгнанный со всею семьей из собственных домов, он был уже человеком разоренным. Жена его с остатками имущества ютилась на квартире в небольшой комнатушке. Танский замечает: «Нас пристегнули к этому кошмару, видимо, по родственным отношениям — жена Трунева и моя были родными сестрами… Вслед за мужем взяли в ГПУ и ее, добрую мать, вырастившую трех хороших ребят. Получила она приказ явиться в ГПУ и перед уходом зашла проститься с нами. После коротенького, со слезами, прощания пошла она от нас, убитая горем, на крестные страдания. С крылечка глазами проводили мы скорбную фигуру, пока не скрылась за ближайшим углом… Вот как круто и несправедливо расправились местные власти с этой несчастной семьею».

В ГПУ З.А.Труневу долго не держали, отправили в тюрьму. Перед отправкой она имела неосторожность передать сидевшей с нею некой гражданке записку для передачи жене Танского. Записку получили, содрогнулись и тотчас же ее уничтожили, хотя была она невинного содержания: заботливая мать еще раз слезно просила не оставлять ее детей…

Эта записка, совсем не нужная, оказалась роковой и послужила толчком взяться уже за Танскую. В их квартире появились сотрудники ГПУ, произвели тщательный обыск, ничего предосудительного не нашли, кроме золотых и серебряных вещей, владение которыми, очевидно, сочли преступным и изъяли. Требовали указать, что хозяйка знает о труневском золоте, о котором она никогда ничего не слышала. Возможно, и арестовали-то ее лишь для того, чтобы этим морально надавить на Труневых, развязать им языки…

«Не жаль, — пишет Танский, — если изъятые у нас ценности стали достоянием государства в тяжелые экономические годины и пошли на пользу общественную. Но досадно, обидно, когда подумаешь, что они могли разойтись — а это возможно — по частным нечистым рукам».

…В одно октябрьское с морозцем утро вывели во двор небольшую партию, предназначенную к отправке в тюрьму. Тут была и Танская, еще недостаточно оправившаяся от гриппа, и старый Трунев, тоже больной, заразившийся сыпным тифом в уже упомянутом «сарайчике». Родственники встретились. Старик еле стоял на ногах, пошатывался. Женщина взяла его под руку, довела до телеги, на которую и уложили больного. Перемолвиться друг с другом почти не удалось. Телега, окруженная пешими арестантами и конвоем, тронулась в путь.

В тюрьме Екатерину Александровну поместили в небольшой камере, где вместе с нею оказались восемь женщин, в духоте, тесноте и обиде. Была здесь и Трунева. Последовала печальная — и все же радостная — встреча сестер. И потянулась для них кошмарная жизнь с обычным тюремным режимом, описывать который нет смысла. Понятно это и так всякому, пережившему заключение. Как и следовало ожидать, вскоре обе, одна за другой, заболели сыпным тифом и попали в тюремную больницу, которой заведовал д-р Анисимов.

Семья Танскийх.Фото: ethnomuseum03.ru
Дом Танских.

Танский в это время, можно сказать, жил между своим домом и ГПУ, общался главным образом с одним сотрудником по фамилии Лыжва, из комендатуры. Он, между прочим, и предложил написать Труневой письмо, убедить ее выдать золото, что и было сделано. В письме Танский упрашивал Зинаиду Александровну, если только есть у нее золото, отдать его полностью ради того, чтобы получить свободу, спасти свое здоровье, свою жизнь ради своих детей. К сожалению, копия с этого письма затерялась, получено ли оно было адресатом, осталось неизвестным.

Когда Екатерина Александровна заболела тифом, муж усиленно стал добиваться свидания с нею. Разрешили. Получил пропуск и немедленно им воспользовался. В тюрьме его провели в довольно обширную палату, тесно заставленную койками с больными женщинами. Тут-то он и свиделся со своими. Они лежали рядом, разделенные узеньким проходом. Несмотря на высокие температуры, обе находились в сознании, так что представилась возможность обменяться несколькими словами, чему и уделили с десяток минут. Он убеждал не падать духом, крепиться, пожелал скорого выздоровления, пообещал добиваться перевода в заразную (инфекционную) городскую больницу, обеих поцеловал в лоб, пожал руки, и расстались.

Не откладывая, на другой же день он отправился к Лыжве ходатайствовать о переводе больных в «заразку». Лыжва сказал, что необходимо подумать, — очевидно, ему надо было поднять этот вопрос в некой инстанции. Предложил прийти за ответом через два дня. Потом еще раз последовало «через два дня», и только в третье посещение была получена определенная резолюция. Жену перевести в заразную больницу разрешили, Труневу — нет. Резолюция однобокая, тем не менее, конечно, эгоистически не возрадоваться он не мог. Получив надлежащий ордер, тотчас же занялся организацией перевозки жены.

На помощь пришел муж племянницы — Г.В.Гедронович. Он нанял возчика с четырехколесной казанской телегой, и на другой день часам к 12, когда несколько обогрело, снабженный тулупом и меховым одеялом, направился в тюрьму за больной. Подвода должна была проехать мимо дома Танского, который и поджидал ее на крыльце. Ожидаемый момент настал, подвода остановилась. Он подошел к укутанной наглухо Екатерине Александровне и громко спросил: «Слышишь меня?». Получил едва слышный ответ. Подвода тронулась дальше.

Больницей заведовала д-р Бобова. Жену он нашел в самом разгаре тяжелой формы тифа, температура высокая, полубредовое состояние, но его она узнала. Разговаривать, конечно, не пришлось. Уход за больными был хороший, большое участие попутно принимала в нем молодая девушка, дочь Розенштейна, ухаживавшая за стариком-отцом, тоже больным тифом. Бедняжка стала жертвой своей самоотверженности, заразилась и умерла, старик же поправился…

Через два-три дня Танский навещал свою больную. Состояние ее стало улучшаться, явилась надежда, что останется в живых. В дни, когда не посещал жену, «висел» на телефоне больницы. Из-за плохого ухода в тюремной больнице заболевание осложнилось двусторонним паратифом, медленно созревавшим, значительно отяготившим основную болезнь, задержавшим выздоровление. Когда тиф у Екатерины Александровны утратил свою зарази-тельность, ее перевели в областную больницу для хирургического вмешательства. Здесь дней через пять-шесть опытный хирург А.О.Глебович вскрыл гнойники, начались перевязки, потянулось медленное заживление.

Октября 7-го дня 1932 г. Екатерину Александровну выписали из больницы. От слабости она больше лежала в постели, а если бродила по комнатам, то словно тень. Д-р Глебович навещал ее, продолжал лечение укрепляющими средствами, силы выздоравливающей восстанавливались медленно. Но уже в первые дни по возвращении ее домой из ГПУ пожаловал сотрудник заботливо разведать о ее здоровье на предмет продолжения ареста. Как же это посещение опять огорошило, сколько снова посеяло тревоги! Глебович дал справку, что жена все еще болеет и лечение продолжает. На некоторое время ГПУ успокоилось, а потом последовало новое посещение, проявилась опять забота ГПУ о здоровье Екатерины Александровны. Узнав, что доктор продолжает ее навещать, не тронули и на этот раз. Остались Танские удрученными, в сильнейшей тревоге, в полной растерянности и долго-долго еще жили под занесенным над ними дамокловым мечом. К огромному их счастью, постепенно ГПУ перестало интересоваться ими. Жестоко потрепанная жизнь выравнивалась, вступала в нормальную колею.

Участь же несчастной З.А.Труневой была трагическая, скончалась в тюрьме. Золота у Труневых, очевидно, не было и истину эту они запечатлели своей смертью.

Сын З.А.Труневой Тивуртин, работавший на сооружении дороги, узнав о смерти матери и освобожденный дня на три от работ, приехал похоронить мать. Труп выдали. В простом гробу, на телеге увез он в одиночку останки матери и похоронил на городском кладбище…

«Вот тут и конец кошмарной истории, которая в современности может показаться неправдоподобной, — пишет М.В.Танский. — В заключение скажу коротенько, как сложилась дальше жизнь Екатерины Александровны, этой нелепой узницы тюрьмы.

Окрепнув здоровьем, она возвратилась к педагогической и общественной деятельности, много работала по Красному Кресту, особенно в годы Второй Отечественной войны. Подготовила для фронта одиннадцать санитарных дружин. В первые же дни объявления войны Екатерина Александровна из собственных трудовых сбережений сделала посильный денежный взнос на построение танковой колонны, а я отказался от получения пенсии на все время войны. Екатерина Александровна имела личную от тов. Сталина благодарность по телеграфу.

К своему уходу в 72 года на хорошую пенсию Екатерина Александровна имела три почетных значка: «Отличник народного просвещения», «Отличник народного здравоохранения (медсестра военного времени)» и «Отличник санитарной обороны». Была награждена орденом Ленина и двумя медалями, получила звание «Заслуженного учителя БМАССР». За все это, за лестное внимание к ее трудам она была признательна правительству. И в настоящее время Екатерина Александровна, сохранив некоторую бодрость и энергию, не уклоняется от общественной работы. Но как же можно было допустить, что над ни в чем не повинным человеком была проделана столь жестокая экзекуция?..».

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №41 от 3 октября 2018

Заголовок в газете: Дело заключенной Танской

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру