Традиция жива по сей день. Молодые сотрудники принимают присягу на верность служения Отечеству и вместе с ветеранами возлагают цветы к подножию памятника.
Каждый раз, проходя мимо памятника, я думаю о том, что установлен он не только в память о погибших сотрудниках, он является символом памяти людям, которые беззаветно служили нашему Отечеству и ушли в прошлое. Об их заслугах сейчас не говорят и не вспоминают. Некому вспоминать — другие времена, другие руководители, другое поколение.
Расскажу об одном — ради того, чтобы знали и помнили.
В начале шестидесятых, когда по улице Балтахинова еще бегали дребезжащие трамваи, сотрясая деревянные дома, расположенные по обе стороны улицы, Центральный рынок с его галдящей публикой, длинными прилавками, крашеными заборами, магазинчиками, уличными фотографами и сапожниками стал помаленьку исчезать. Я работал в то время в аппарате МВД. Моим напарником в течение двух лет был Цыретор Балданович Жалцараев.
Вдвоем с Цыретором мы составляли в МВД информационно-аналитическую группу и занимались тем, что писали от имени министерства в разные ведомства разные отчеты. Цыретор был большой мастак по этой части, но относился к своей работе с иронией. Чаще в бумагах содержались выводы, рожденные его собственной фантазией и никакого отношения к мнению руководства не имеющие. При этом он весело говорил:
— Чем больше и непонятнее ты напишешь, тем меньше будет к тебе вопросов. Главное — концовка, последний абзац. Обычно длинные бумаги читают только мелкие чиновники. Руководители или их помощники стараются ухватить лишь суть. А если ты напишешь коротко, руководитель обязательно прочитает все до конца и начнет, не дай бог, к тебе приставать с глупыми вопросами: «а это почему?..», «а это зачем?..».
Цыретор Балданович имел на меня большое влияние. Думаю, он сознательно старался выработать во мне отвращение к работе, не имеющей конкретных практических результатов, и в конечном счете, наверное, преуспел в этом деле. Итогом его воспитания является вся моя дальнейшая жизнь и служебная карьера.
Рабочий день начинался у нас в девять часов утра и заканчивался по звонку в шесть вечера с дневным часовым перерывом на обед. Сотрудники расходились обедать по домам. Благо многие жили в ближайшей округе. Несколько человек, в том числе и мы двое, обедали в буфете, под который приспособили один из кабинетов на первом этаже. На обед у нас уходило минут пятнадцать, все остальное обеденное время проводили в праздности, сидя на скамейках в расположенном рядом городском парке или шатаясь по улицам.
Цыретор любил бывать на рынке, который находился в трех минутах ходьбы от нашего здания. Нередко звал меня с собой. Как я заметил, его всегда тянуло в одно и то же место. На улице Балтахинова, вдоль забора, огораживающего рынок, длинным рядком сидели сапожники, ремонтируя обувь. У некоторых стояли здесь же фанерные будки. В них они днем работали, а на ночь оставляли свой рабочий инструмент. Некоторые даже ночевали в этих будках, наверное, боялись, чтобы инструмент не разворовали. Заказов у них, как видно, было много, без дела не сидели.
Сапожниками были в основном китайцы. К ним и тянуло обычно Жалцараева. С первого посещения рынка меня поразило то, что он свободно общается с сапожниками на китайском языке. Мне даже показалось, что они его ничем не выделяют из своей среды. Он и сам от них внешне ничем не отличался — небольшого росточка, худощавый, необычайно подвижный человек. Обратил внимание, что среди всей китайской братии он особо выделяет одного по имени Сережа.
Сережа выглядел лет на сорок. Молчаливый, углубленный в себя человек, без тени эмоций на лице. Даже когда окружающие его люди начинали оживленно с ним разговаривать или спорить между собой, Сережа оставался спокойным и в ответ только помалкивал. О чем были эти споры, я не знаю. Но видел, что Жалцараев проявляет к ним живой интерес, хотя сам в дебаты не ввязывался. Несколько раз я спрашивал, о чем они спорят. Мой товарищ обычно уходил от ответа, но однажды сказал:
— Их призывают возвратиться в Китай, на родину. Многие обзавелись здесь семьями, уезжать не хотят. Не знают, что ждет их дома.
— А Сережа?..
— Это он здесь Сережа. А кем будет там, если вернется, знает только один Мао Цзэдун.
Меня это несколько озадачило. Конечно, я видел, что за всеми этими общениями скрывается тайна. Но при чем тут великий вождь Мао, когда речь идет о сапожнике с улан-удэнского базара?
Наши послеобеденные походы на базар продолжались долгое время. Потом я начал замечать, что ряды ремесленников стали таять. В один из дней не оказалось на месте и Сережи. Цыретор выглядел явно взволнованным.
— Неужели уехал? — спросил он, словно я был осведомлен о планах его приятеля. — Зайдем к нему, тут недалеко. Может еще не уехал.
Сережа жил на той же улице Балтахинова, в деревянном доме напротив школы, в которой я когда-то учился. (Сейчас этого дома уже нет, на его месте стоит много- этажное здание, которое в народе именуют «унитазом»). В доме, состоящем из одной комнаты и кухни, похоже, готовились к отъезду. На кровати лежал голый матрас, на нем раскрытый чемодан, в котором валялись рубашка, куртка и еще какие-то непонятные вещи.
— Неужели собирался уехать, не поставив меня в известность? — спросил мой товарищ.
И они заговорили на китайском. Сережа временами бросал на меня взгляды, словно пытался понять, догадываюсь ли я, о чем между ними идет диалог.
— Не беспокойся, — сказал ему по-русски Цыретор и махнул головой в мою сторону. — Он тоже наш работник. Капитан. В одном с тобой звании.
Потом Цыретор отправил меня в магазин купить бутылку водки и закуску, а сам продолжил разговор с Сережей. Когда я вернулся, они сидели за столом и молча глядели друг на друга.
— Я хотел тебя ближе познакомить с этим человеком, а он не разрешает, — сказал мне Цыретор. — Но ты можешь гордиться, что лично встречался с этим человеком. Придет время и о нем, может быть, узнает весь мир, если, конечно, наверху этого захотят. Не веришь?..
Я лишь пожал плечами. Кто знает, может быть, Цыретор, как обычно, забавляется. Но его, видимо, что-то серьезно задело за живое при нынешней встрече с Сережей.
Сели за стол. Пил в основном Цыретор, я лишь притронулся, а Сережа даже рюмки себе не поставил. Сидел, смотрел, как Цыретор пьянеет, и на его обращения отвечал очень сдержанно, коротко. О чем они говорили, я даже потом не смог выяснить. Внезапно Цыретор произнес по-русски:
— Не хочешь меня слушать, дело твое. Ты всегда сам выбирал свою дорогу. К тебе у меня последняя просьба... — он сделал длинную паузу и перевел взгляд на меня: — Покажи вот этому парню свою красную коробочку, и мы уйдем. Мне от тебя больше ничего не нужно.
После некоторого колебания Сережа достал из ящика стола, за которым сидели, красную коробочку и положил передо мной. В коробочке лежал орден Ленина. Не могу передать словами волнение, охватившее меня при виде высшей государственной награды страны, которая, несомненно, принадлежала Сереже.
— Орден из рук самого Василевского, маршала Советского Союза, получил, — с гордостью, как мне показалось, больше за себя, чем за Сережу, сказал Цыретор.
Мы вскоре ушли. На прощание мой товарищ попытался обнять Сережу, но тот отстранился. При этом был все так же спокоен и непроницаем.
Прошло достаточно много времени, прежде чем я узнал многие подробности этой истории. В тридцатых годах прошлого века, когда мир стоял на пороге второй мировой войны, молодой сотрудник одного из подразделений НКВД СССР, ныне носящего название «Служба внешней разведки», Цыретор Балданович Жалцараев после прохождения специальных курсов был направлен в командировку в Маньчжурию для изучения обстановки, получения навыков владения китайским языком и внедрения в монгольско-китайскую общину. Монголы и буряты жили в этих краях с незапамятных времен. Их количество резко возросло в двадцатые годы после гражданской войны в России.
Командировка длилась несколько лет. После того как Маньчжурия была оккупирована японскими войсками, Жалцараев перебрался в Монголию, где был определен советником НКВД СССР при министре общественной безопасности дружественной нам Монгольской Народной Республики. Работая в Монголии, Жалцараев неоднократно посещал Маньчжурию в качестве резидента советской разведки, получал оперативную информацию, занимался вербовкой агентуры.
Во время одной из командировок в Харбине он познакомился с японским офицером, служившим в штабе Квантунской армии. Это был тот человек, которого потом он называл «Сережа». Сначала это было просто «шапочное» знакомство — здоровались при встрече на улице, перебрасывались парами фраз. В какой-то момент их отношения стали более близкими и доверительными. Подробностей, к сожалению, выяснить у Цыретора я так и не смог. Узнал лишь, что сблизило их, как говорится, «пролетарское» происхождение. Сережа был по отцу китайцем, но держал это в тайне, мать — японка. Оккупация японскими войсками Маньчжурии вызвала у него глубокую ненависть к агрессору. После Маньчжурии на очереди были Китай, Корея, Филиппины, Индонезия… Дальше — владение миром, жизнями и судьбами людей. И он стал искать любую возможность, чтобы противостоять стране, в которой родился и вырос.
Вербовка «Сережи» прошла на добровольной основе и без особых сложностей. Сотрудничество с советской разведкой продолжалось несколько лет. В августе 1945 года, когда Советский Союз после разгрома фашистской Германии вступил в войну с Японией, «Сережа», служивший в то время в оперативном отделе штаба Квантунской армии, вместе со всеми документами генерального штаба о дислокации японских войск на границе с оккупированным Китаем перешел на сторону Красной армии. Доставленные им документы позволили в значительной степени ускорить завершение войны Советского Союза против милитаристской Японии без особых потерь с обеих сторон и в самые короткие сроки.
«Сережа» получил высокую награду. Как он оказался в Улан-Удэ, где жил его бывший резидент, я так и не узнал. Вообще-то в этой истории еще много тайн, в которых сейчас уже вряд ли кто разберется. Но я открыто пишу о том, что сам видел и слышал только потому, что Цыретору и «Сереже», будь они живы, сейчас перевалило бы за сотню.
Жалцараев вскоре после отъезда «Сережи» вышел на пенсию, занялся профессионально промысловой охотой и однажды умер в тайге. Прихватило сердце. Его нашли не скоро. Помогла собака, которая в течение долгого времени не отходила от тела своего хозяина, оглашая округу своим протяжным воем.
На похоронах Жалцараева кроме советских боевых орденов Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны несли на подушечках два ордена «Полярной звезды» — высшей военной награды МНР.
Задумываюсь иной раз: прошло почти семьдесят лет с момента окончания самой кровопролитной в истории второй мировой войны. Миллионы людей хранят еще в своей памяти конкретные истории о том, как создавалась и кем обеспечивалась наша победа. Отдадим и мы долг памяти этим безвестным героям.
