Как поселок Николаевский в Бурятии выживает после закрытия спиртзавода

«Раньше у нас хлебом пахло, а сейчас – г…ом»

— Я в баню в субботу с утра пойду, а не вечером, — обсуждают в поселке Николаевском две бабули предстоящий банный день. Они стоят рядом с местным магазином, я прохожу мимо. — Не хочу пропахнуть как свинья. А то после шести сама знаешь, что у нас тут…

«Раньше у нас хлебом пахло, а сейчас – г…ом»
Цех розлива превратился в Цех лива.

По вечерам жители Николаевского поплотнее закрывают окна и двери. И баню стараются не топить. И вообще дома сидеть. Со стороны местного свинокомплекса ветер приносит запах свинячьих (свиных? свинских?) фекалий. Пахнет так себе. Все поселковые уверены, что животноводы сбрасывают отходы жизнедеятельности хрюшек в огромную яму неподалеку. Яма уже превратилась в озеро. К озеру как-то раз приезжали журналисты, вызывали сюда и природоохранную прокуратуру. Но легче дышать в Николаевском не стало.

— Интересно у нас получилось, — вздыхает Ольга Родионова, местная жительница. — Раньше в Николаевском пахло хлебом. А сейчас — г…ном.

Хороша была наша водка

Когда-то Родионова работала варщиком на местном спиртзаводе. Свежим хлебом как раз пахло оттуда. История Николаевского и началась с завода. Предприятие здесь построил купец Иван Голдобин в 1868 году. Советский Союз купеческое дело не только не прикрыл, но еще и расширил. Сперва гнали спирт, потом стали делать водку «Экстра», которая славилась по всей стране.

— Хороша была наша водка, — мечтательно говорит мне продавщица Мария в поселковом продуктовом магазине. — Можно было стаканами пить — и все отлично, ни похмелья тебе, ни дурных мыслей. А сейчас что, сивуха одна. И берут ее, что делать-то.

На линии розлива - упаковки готовой продукции. Начало 2000-х. Фото из архива Елены Варанкиной.
Валентина Родионова в заводской лаборатории. Середина 50-х. Фото из архива Елены Варанкиной

В алкогольном отделе магазина разнообразие такое — на 26 видов водки приходится 5 видов вина, 6 видов коньяка и 1 полусладкое шампанское. Ну и пиво, пиво, пиво. Мария говорит, что, когда работал спиртзавод, народ в Николаевском пил куда меньше — чем сейчас, когда завод закрыт.

— Предприниматели в очередь выстраивались за водкой, — вспоминает продавщица былые дни. — Грузовики стояли, ждали, когда партия на склад придет. Как только водка появлялась — ее сразу разбирали и развозили по всей Бурятии. 

Китайцы купят — будет лучше

Я стою у входа на бывший спирт-завод «Николаевский». С конца 90-х он начал постепенно кряхтеть, съеживаться, пережил несколько рейдерских захватов и в 2004 году окончательно закрылся. Завод по периметру огорожен, на входе два охранника, один из них внезапно соглашается сделать мне экскурсию. Мы бредем мимо полуразрушенных зданий. На огромной куче из мусора, досок и кирпичей лежат деревянные счеты. На вывеске «Цех розлива» время стерло две буквы — получился «Цех лива». В большом хранилище — остатки зерна и еле уловимый запах хлеба. У административного здания в одичалом саду притаилась облезлая фигура — памятник Ленину.

Под ноги мне попадается бумажка. Поднимаю — этикетка от ящика. «Ликеро-водочная продукция, 20 бутылок, 0, 5 л» — написано там. Показываю охраннику Мише. Он кивает, тут много такого добра, бумажного. Больше ничего стоящего и нет. Несколько хозяев, которые были у «Николаевского», срезали и вывезли все ценное. Даже трубу котельной.

— А вот самое старое здание, при царе еще построили, — с гордостью настоящего экскурсовода охранник Миша показывает мне цех брожения, он стоит дальше всех. — Раньше чаны большие тут были.

В цехе толстенные кирпичные стены, сыро, едва пахнет бражкой. Чанов, конечно, нет. На кладке стоит лишь пустая пластиковая бутылка из-под «Кока-колы».

— Мда, — резюмирую я. Миша тоже вздыхает, ковыряет землю сапогом. Потом ненадолго оживляется.

— Тут, говорят, завод китайцам продадут.

— И что будет? — в моем голосе одно недоверие.

— Ну, как-то будет, — защищается Миша. — Китайцы умеют жизнь налаживать. Нормально будет. Лучше, чем сейчас.

Миша сам не местный, охранником подрабатывает в Николаевском всего год. Но за поселок ему обидно. Тем более, что водку «Экстра» пил и ее прекрасный вкус помнит.

Сейчас барды нет!

Более-менее жизнь в поселке наладил свинокомплекс, который заработал в поселке после развала спиртзавода. Большая часть работников «Николаевского» ушла в животноводство. Там все нормально (кроме запаха от свинских фекалий). Остальные сотрудники устроились кто где — в школу, в магазины, ушли на пенсию. Но время от времени ностальгия одолевает всех спиртзаводских. И тогда они начинают вспоминать.

— Даже в 90-е годы мы не бедствовали, — говорит мне Надежда Денищенко, когда-то работавшая химиком-лаборантом на заводе. Сейчас она техничка в местной школе. — Зарплату выдавали натурой — в месяц мне давали  где-то два ящика водки. На нее меняли все — мясо, овощи, одежду… И продать водку можно было. А еще нам выдавали барду.

О, барда! Это, наверное, самая большая ностальгия по тем временам. Про барду мне рассказывает каждый николаевец, рассказывает с придыханием и любовью. Она — еще одно золото спирт-завода. Вот была водка. И была барда.

Местные говорят, что из этого пруда спиртзавод брал воду для производства.
Бражцех - здание, которое было построено в конце 19 века.

Барда — это отходы производства этилового спирта, суспензия светло-коричневого цвета. Шла на корм свиньям, коровам, курам. Если было много барды и немного сена — все, ты король, прокормишь кучу животных. Эту штуку спиртзавод отдавал своим работникам — сначала бесплатно, потом за копейки. Ее, горячую, развозили по домам. В каждом дворе стоял специальный чан, куда барду сливали.

— У меня было 15 рогатиков, 4 свиноматки, 40 поросят, — перечисляет Надежда Денищенко. — Ну и куры бегали, под ногами путались. И все благодаря барде.

— А сейчас кого держите? — спрашиваю .

— Сейчас у меня одна корова, — грустнеет Надежда Ивановна. — Барды-то нет. На одном сене не прокормишь.

«Хочу лесом подрабатывать»

С тех пор скота в поселке резко поубавилось. Но народ прыткий, ищет пути заработка как может.

— Эй, а ты знаешь, что у вас в поселке спиртзавод был? — спрашиваю я мальчишку лет 8-9, сидящего на берегу пруда. Пруд находится рядом с остатками завода. Местные говорят, что он раньше был настолько чистый (в него впадала горная речка), что воду для своей продукции «Николаевский» брал именно отсюда. Даже купаться в пруду запрещали. Сейчас — можно.

— Ну, знаю, — немногословен мальчик.

— Его ж закрыли. Тяжело тут жить? Твои родители где работают сейчас?

Пацан оглядывается.

— Нормально все. У меня брат лесом подрабатывает. Я тоже хочу.

Такая подработка популярна. Вокруг Николаевского — бесконечные хвойные леса. Местные «черные лесорубы» нанимают мальчишек, дают им рацию и ставят «на стрему» — предупредить, если к незаконной вырубке будут подъезжать лесники или полиция. Даже такса известна — детям выдается по 500 рублей. В последнее время все притихло — контролирующие органы понаставили камеры и фотоловушки, запустили дроны. Но и полностью не прекратилось.

— Ну а зачем таким ребятам экзамены какие-то сдавать, поступать, — горячится Роза Шилова, она работает в школьной столовой в поселке. — Вот же у них быстрые шальные деньги. Перед школьниками бахвалятся — вы за учебниками сидите, а мы уже зарабатываем. Не понимают, что лес не вечный и когда-нибудь кончится.

Вера, дочка Розы, недавно победила в конкурсе рисунков про коррупцию, которую проводила прокуратура Тарбагатайского района. Наверное, поэтому тема коррупции так задевает и ее маму.

— Вера, а что знаешь про коррупцию? — спрашиваю я. Все-таки 12-летнюю девочку должны больше интересовать наряды и современная музыка, чем коррупционные схемы. Но Вера не промах.

Роза Шилова работает в школьной столовой, а дочь Вера учится и любит рисовать.

— Это когда тебе взятку дают, — сообщает она. И, подумав, добавляет. — Или когда ты даешь.

Автоматчики так орали, как будто война началась

Уж не знаю, фигурировали ли взятки в развале спиртзавода. Судя по всему, это было хорошо спланированное действие со стороны алкоконкурентов, где имелись и коррупция, и прочий беспредел. Жители до сих пор вспоминают рейдерские захваты, которые несколько раз пережило предприятие, начиная с конца 90-х.

— Я сама все видела, — рассказывает мне Надежда Васильева, заместитель директора в школе. — Мимо завода ехала на автобусе. Смотрю — человек 40 с автоматами выбегают из машин. И орут так, как будто война у нас началась. Я даже подумала: «Неужели война?». Мы  же и не знали, что так бывает. А потом всех с завода поувольняли.

У Надежды Константиновны на заводе успели поработать и папа (грузчиком), и мама (в бражцехе). Родители смогли дать высшее образование всем своим семерым детям. Трое из них стали учителями.

Пока я разговариваю с Васильевой, к нам несколько раз подбегают ребята из пришкольного лагеря и теребят ее:

— А вы нам танцы еще проведете? А мы будем танцевать еще сегодня? Хотим танцевать!

Я удивленно смотрю на Надежду Константиновну, а она пожимает плечами.

— Так аэробикой сколько лет занималась! Учила движения по телевизору. В клубе у меня было три танцевальных группы. Веду ли сейчас занятия? Ой, нет. Столько бумажек, времени не хватает.

И Васильева идет к группе ребят. Поет Элвис Пресли, все занимаются аэробикой на зеленой траве в школьном дворе. У меня полное ощущение, что я попала в девяностые. В благословенные для Николаевского девяностые.

В эту школу все ученики не вмещаются

В свой приезд в Николаевский я львиную долю времени провела в школе. И это понятно. Школа в любом маленьком селе или деревне — место силы. Работает она, есть в ней дети — значит, все в порядке у села. Если судить по школе, то у Николаевского все неплохо. Ученики здесь только прибавляются. Из нынешнего 11-го класса выпускается 5 человек, а из 9-го — 22. Это невероятные цифры для крошечного поселка.

— Правда, прибавка идет со стороны ДНТ, — объясняет мне директор Ульяна Черниговская. Мы сидим у нее в кабинете. — С Улан-Удэ народ постепенно переселяется на свои участки. И детей к нам приписывают. Я и сама живу в ДНТ «Березка».

Директор школы Ульяна Черниговская (в верхнем ряду справа) с учителями и детьми.

Ульяна Павловна переехала в Николаевский пять лет назад из Северобайкальска. Спиртзавод к тому времени давно уже не работал. Но к заводу школа имеет самое непосредственное отношение.

— Так это же бывший барак, где жили заводские рабочие, — машет руками вокруг Черниговская. — Его для детей специально отдали.

И тут же озвучивает свою мечту.

— Хотим новую школу. Тут очень тепло, но слишком тесно. Третий и четвертый класс учатся во вторую смену. Потому что помещений не хватает. Но нам обещают новое здание. В конце июня приедет глава Бурятии, покажем ему, как мы тут.

В кабинете у директора, кроме привычных графиков и бумаг, висит распечатка с мудрыми высказываниями Далай-ламы. «Три вещи не следует терять: спокойствие, надежду, честь», — написано там. Поселок Николаевский уже много всего подрастерял — деньги, былую славу, людей. Но спокойствие, надежда и честь все еще при нем.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №25 от 12 июня 2019

Заголовок в газете: «Раньше у нас хлебом пахло, а сейчас – г…ом»

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру