С того самого дня квартира Бурдиных пережила настоящее паломничество журналистов. Наконец по приглашению земляков Аюра Наталья вместе со своей мамой решилась на путешествие в Бурятию, где уже мы не могли не встретиться с этой женщиной.
— Наталья, учитывая, что о вас немало написано, да вы и сами написали уже книгу «Аюр — значит жизнь», все-таки объясните, что заставило с виду совершенно благополучную москвичку, имеющую хорошую семью, детей, мужа и, судя по всему, любимую работу, усыновить ребенка с тяжелейшей инвалидностью? Как это бывает?
— Бывает. Мне так часто задавали похожий вопрос, что я взяла и написала об этом книгу, чтобы каждый раз говорить: вот, читайте. Вам — расскажу. В соцсетях, на страничке «Православие и мир» был примерно такой репост. Есть ребенок, ему год, он сирота, сделана операция по пересадке печени. Врачи переживают, что если он вернется в Дом ребенка, то не выживет. Есть шанс, что в семье с ним все будет хорошо.
Меня эта история потрясла, и меня, и мужа. Все обстоятельства были против этого мальчика. В роддоме от него отказалась мама. Когда выяснилось, что младенцу срочно требуется донор, а родственный донор считается приоритетным, ее нашли, но она вновь отказалась. Каким-то чудом появился трупный орган, который разделили на несколько частей. Тогда только-только начали делать такие операции. Второй малыш, кому также пересадили фрагмент этой же трупной печени, не прожил и недели, а Аюр живет. Мы как-то сразу приняли решение и поехали в клинику, где лежал Аюр.
— В газетах писали, что было 20-30 семей, кто также откликнулся на призыв соцсетей и пожелал усыновить Аюра. Как считаете, почему выбрали именно вас?
— Точно не знаю, как именно проходил этот «конкурс». Традиционная процедура усыновления обычно начинается со сбора множества документов, собрав которые, семья идет выбирать малыша по каким-то параметрам, а у нас все было наоборот. Сначала мы увидели Аюра, а потом, поддавшись порыву, побежали собирать документы, боясь, что его усыновит кто-то другой. Таких порывистых людей, наверное, было много, но правда заключается в том, что реально собирать документы бросились только мы.
Может, сейчас я и выгляжу героиней, но тогда мне было реально страшно. Муж все время меня успокаивал, держал за руку и убеждал, что мы справимся. Естественно, что я ничего не знала про трансплантацию, и первое, что спросила врачей, что меня ждет. Допускаю, что в тот момент я не полностью представляла всю картину. Если кто-то смотрит сейчас на Аюра и видит веселого, подвижного малыша, играющего наравне со здоровыми, тот просто ничего не знает о трансплантологии. Не хочу никого огорчать, но трансплантированный орган в лучшем случае живет 15 лет. В лучшем случае только 53 процента прооперированных доживает до этого срока. Мы это тоже знаем. Мы к этому готовы. Я по жизни оптимист, сама была в похожей ситуации, и готова с полной ответственностью заявить, что не жалею о сделанном. Если бы даже в результате появились дополнительные сложности со здоровьем Аюра, а они могли появиться, я бы не отступила.
— Давайте о ваших сложностях. У вас двое кровных детей, которые хоть и выросли, но также требуют внимания и, извините, денег. Вы не скрываете, что за это время развелись с мужем со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вы успеваете много работать и заниматься здоровьем ребенка, которому постоянно требуется внимание, это все как получается? Ведь та женщина-бурятка, которая его оставила, преступив все буддийские каноны, сделала это не просто так. Наверняка у нее не было постоянной работы, жилья, денег на лекарства…
— Пообщавшись здесь с врачами, я пришла к выводу, что Аюр до сих пор жив, бегает и прыгает в том числе благодаря и врачам из Бурятии. Сложность ухода за детьми, которые перенесли такие операции, заключается в том, что первый год их надо показывать столичным специалистам буквально каждый месяц, потом каждые три месяца. Но даже если выезжать с ними хотя бы раз в год в Санкт-Петербург, это получается 300 тысяч рублей на семью, что для большинства просто астрономическая сумма. В помощь таким семьям здесь работают какие-то фонды, но они могут помочь далеко не всегда. Я согласна с тем, что, живя в Москве, все это намного проще. Санатории, таблетки, обследования в рамках программы ОМС — все бесплатно. Пусть даже если возникнут проблемы, здесь все это решается быстрее.
Что касается работы, то у меня действительно сто процессов в голове, я постоянно на связи, и мой плюс в том, что я как стилист, менеджер научилась работать дистанционно. Я считаю это огромным своим достижением, и в этом, как ни странно, мне помог Аюр. Когда владельцы компании, с которой я сотрудничала, — очень креативные молодые люди — узнали, что я хочу усыновить ребенка, они сказали, что изо всех сил меня поддерживают и вообще это круто. Они так и сказали: это круто! Они позволили мне полностью организовать отдел дизайна на удаленке, и для них это был уникальный опыт.
То есть я взяла на себя такую ответственность, наняла отдел дизайна, тоже на удаленке — то есть кто-то жил в Санкт-Петербурге, кто-то в Омске. Связь, все производственные процессы проходили по телефону. То есть где-то между выдачей таблеток, заменой подгузников, прогулками с Аюром, поездками в санаторий и бассейном, я решала производственные вопросы. Если командировки и бывали, то не дольше, чем на три дня.
— Находясь в Бурятии, вы тоже руководили производственными процессами?
— Пока я была здесь, я провела две достаточно серьезных съемки, где принимала участие как продюсер и имиджмейкер. Например, пока мы ехали на Байкал, у меня прошла персональная съемка для руководителя очень крупного банка. То есть сначала я подготовила команду, арендовала студию, подобрала клиенту гардероб, и, находясь в Бурятии, руководила всем процессом. На каком-то перевале связь была неважной, но в целом все прошло хорошо. Вообще работа на удаленке — это мой самый главный навык последнего времени и я этим горжусь. Если кто-то начинает требовать моего личного участия, просят приехать, до последнего настаиваю — давайте пытаться решить дистанционно. В итоге оказывается, что в 90% случаев это возможно. Таким образом, я могу решить большинство вопросов сидя с Аюром у нас на кухне.
На самом деле и в Москве очень многое делается по старинке, и примеров, когда компании выводят большинство штата на удаленку, не так часты. Наверное, здесь сыграла свою роль моя природная локомотивная сила, когда я говорила: хочешь со мной работать, соглашайся на мои условия.
— Была ли для вас неожиданностью вся эта шумиха вокруг вашей семьи, Аюра и какую роль во всем этом сыграли лично вы? Хронология жизни Аюра в соцсетях, книга про Аюра, фонд имени Аюра, документальный фильм про Аюра, благотворительные лекции в дотационной республике, где матери отказываются от больных детей, потому что их реально трудно здесь лечить.
— Когда мы усыновляли Аюра, мы не могли представить, что будет такой интерес и со стороны национальности, и трансплантации. Не успели мы забрать Аюра, как со мной начали связываться журналисты, появилось одно интервью, потом второе. Вся эта история с самого начала имела медийную оболочку, и я до сих пор не знаю, хорошо это или нет. Кто-то говорит, что я пиарюсь, кто-то восхищается. В конце концов, благодаря медиа мы нашли Аюра, приехали в Бурятию, познакомились с массой интересных людей.
Сама поездка состоялась благодаря поддержке министерства социальной защиты Бурятии в рамках грантового проекта «Диалог во имя детей. Проблемы и перспективы усыновления детей с заболеваниями». Гостиницу нам безвозмездно предоставила Дарима Матханова, деньги на книгу собрала председатель регионального общественного фонда «Здоровье Бурятии» Светлана Будашкаева.
Как появился фонд «Аюр»? Вокруг меня стало возникать много людей, нуждающихся в поддержке. Надо было что-то делать. Я сама участвовала много раз в благотворительных акциях в пользу кого-то. К примеру, от продажи книги «Аюр — значит жизнь» мы выручили около 60 тысяч рублей. Все эти деньги были направлены на поддержку семьи Егоровых из Улан-Удэ, которые взяли под опеку трех девочек. Эти девочки жили в том же Доме ребенка, где находился когда-то маленький Аюр. Семья живет в частном доме и у них старый котел, поэтому решено было купить им новый котел. Таким образом Егоровы стали первыми грантополучателями фонда «Аюр».
— Какой вопрос вам задают чаще всего?
— Сначала спрашивают, как вы решились на усыновление, потом почему у вас такой ребенок. Я неизменно отвечаю: папа — бурят, и вопросы прекращаются. Гораздо реже спрашивают — а кто был донором, вы его знаете, вы нашли его родственников? В нашем просвещенном мире люди ничего не знают о трансплантологии, и это надо исправлять, потому что в такой ситуации может оказаться каждый.
Если кто-то говорит, что мы пиаримся, по крайней мере, я точно знаю, что благодаря всей этой истории какой-то процент людей перестанут думать, что Улан-Удэ — это столица Монголии. Московские врачи до сих пор, когда берут свидетельство о рождении Аюра и видят там место рождения — Улан-Удэ, спрашивают: он — монгол? Собственно говоря, и я до Аюра про Улан-Удэ знала только то, что это где-то возле Байкала.
— Чему еще вас научил Аюр, кроме работы на дистанционке?
— Аюр — живое свидетельство того, что чудеса случаются. Это очень благодарный человечек, который всех нас очень любит. Он по-настоящему мой сын. Когда он появился в моей жизни, я действительно изменилась. Можно сказать, притормозила, поняла, что так много работать не надо, стала более терпимой.
— Если вдруг рядом с вами появится человек одной национальности с Аюром, вы готовы показать поклонникам того самого папу? Тогда никто уж точно не будет спрашивать, а почему Аюр такой.
— Я об этом никогда не думала, но в жизни все возможно. Теперь я знаю это точно.
