Еще не ступила на бурятскую землю нога якутского шамана, не громыхнули на весь мир митинги и пикеты, не разгорелись дебаты о бурятском языке. Все только начиналось, а потому с позиции сегодняшнего дня вдвойне интересней послушать того, кого в кулуарах называют главным оппонентом Алексея Цыденова.
— Мункожап Баторович, вы в Бурятии появились как управленец, прошедший отличную школу в Татарстане. Главная претензия, которую высказывали в отношении вас, — что, в отличие от Артема Здунова, точно так же приехавшего работать из Татарстана в Дагестан, ваш срок работы в Казани — всего четыре месяца, почему?
— На самом деле четыре месяца я работал на госслужбе в статусе замминистра строительства Татарстана, и в аппарате президента Татарстана примерно 6 месяцев, и до этого практически 8 лет очень тесно сотрудничал с правительством Татарстана.
— Можно узнать, как вы туда попали?
— Работая с правительством Татарстана по разным вопросам как представитель скульптора Даши Намдакова, пришел к президенту Татарстана и сказал, что хочу послужить родине, но для этого мне надо получить элементарное образование в области управления. Была договоренность, что я буду работать в мэрии Казани, но президент сказал, что для видения региона лучше поработать в его аппарате. Мы были знакомы более 10 лет, они знали, что я адекватный человек. Специально под меня подобрали должность, нарезали круг задач, пропустили через все министерства и комитеты, я объездил восемь районов Татарстана, общался со всеми главами, их замами. Только-только начал заниматься этими вопросами, как в Бурятии начались политические процессы, и я принял решение вернуться на историческую родину.
— Вы хотите сказать, вас пригласили в Улан-Удэ?
— Скажем так, это было мое решение. Я хотел поехать в Бурятию и поучаствовать.
— А почему не получилось поучаствовать?
— Изначально, когда мы разговаривали с Цыденовым, он предложил работу в представительстве в Москве, но потом вдруг в какой-то момент сказал: займись инфраструктурой. Я сказал: «хорошо», а по прошествии двух месяцев понял, что это было временно, скажем так — меня просто использовали втемную. Сначала было недоумение, потому что предложения, которые я вносил, они не рассматривались, а потом появился Луковников. Он мне сам рассказал, что у Цыденова с ним договоренность была еще до моего назначения. Как это все выглядит?
— А какие предложения вы подавали Цыденову? Если говорить о вашем опыте работы в Татарстане, корректно сравнивать такие разные республики?
— Корректно, потому что, считаю, вся проблема не в финансах, а в качестве управления. Любая проблема — это следствие каких-то причин. Если мы посмотрим исторически, Казань изначально большое внимание уделяла образованию. Вспомним, что здесь был создан императорский университет, учился Доржи Банзаров. Татарстан вкладывал огромные средства в создание специальных технических вузов и училищ. Была создана система квалифицированных кадров с инженерным мышлением. Ни в коем случае не хочу умалить гуманитарное образование, но люди, которые умеют системно выстраивать процессы, это очень важно в госуправлении.
В то время, когда в России разваливалась система высшего образования, вузы мимикрировали, бросились зарабатывать деньги, гений Шаймиева сохранил систему преемственности. В 1992 году татары создали институт государственного управления, начали обучать собственные кадры. Акцент делается на них. В результате передача власти происходит гармонично, в ходе переговоров. В Бурятии же исторически акцент делался на кадры, приезжающие сюда со стороны, поэтому никакой преемственности в передаче власти нет, идет тотальная зачистка.
Грамотная политика Татарстана привела к тому, что сегодня половина российских законов списана с законов Татарстана. Эта республика стала поставщиком кадров в Подмосковье, Нижний Новгород, другие регионы. Я сравниваю это с кипящей тарелкой, из краев которой выплескивается молоко. Все дело в людях. Но при всей успешности Татарстана Бурятия может быть в чем-то лучше. К примеру, у нас всего 1 млн населения, причем плотно сконцентрированного вокруг столицы. Если не ошибаюсь, официальная статистика показывает 440 тысяч, а на самом деле 650 тысяч. То есть концентрация такая, какая и должна быть. Плюс у нас нет таких мощных центров влияния, которые бы размывали решения, как это есть в Татарстане. Например, там таких кланов, групп влияния, наверное, с десяток, и это чрезвычайно затрудняет скорость принятия решений. Все, о чем я говорю, это чисто человеческий фактор.
— Хотите сказать, что экономического чуда, которое мы наблюдаем в Казани, можно достичь без нефти?
— Инфраструктура, которая сегодня там есть, стоит больших денег. Все это было сделано под крупные проекты — 1000-летие Казани, универсиада, чемпионат мира. Они взяли огромное количество бюджетных денег, которые давали и другим регионам. Но в чем разница. Бюджетные кредиты даются под 0,1 процента, а коммерческие — под 15 процентов. Бюджетный долг Татарстана — 80 млрд рублей, и он весь бюджетный, то есть условно за него они платят 0,8 млрд в год.
Мне было удивительно слышать, что Бурятия имеет огромные долги, но половина из них — коммерческие. Грубо говоря, за 10 млрд рублей долгов мы платим 1 млрд в год, что попахивает коррупцией, потому что это выгодно банкам, возможно, людям, которые с этими банками договаривались, но не республике. В Татарстане задолженность в 8 раз выше, чем в Бурятии, но платят они за эту задолженность меньше. Этими проблемами надо заниматься, и, согласитесь, это чисто управленческие проблемы.
— И последнее. Вопросы бурятского языка все время пытаются вывести в политическую плоскость, как и в Татарстане вопросы татарского. Как решают эту проблему татары?
— Утверждение, что в Татарстане все говорят на татарском, неверно. Я участвовал во многих совещаниях и не испытывал какого-то дискомфорта, потому что все проводилось на русском. Единственная особенность, которую хочу подчеркнуть, — какого бы уровня мероприятие ни проводилось, один доклад всегда будет на татарском языке, но со слайдами на русском, чтобы всем другим было понятно. Это делается скорее для обозначения места, понимания, что все действо происходит в Татарстане. С точки зрения сохранения татарского языка, считаю, это правильно. Есть и другие примеры, и они очень конкретные и простые.
