Щука выпрыгнула из воды, как дельфин
— Наша семья живет в Танхое с основания поселка. Мы всегда рыбачили, как и все в поселке. Интересно, что мы потомственные рыбаки больше по женской линии. Например, моя прабабушка научила моего отца и рыбачить, и вязать сети. А отец учил рыбачить меня. Детей было четверо в семье, три дочки и младший сын. Я самая старшая. Поэтому папа брал на Байкал меня.
Хорошо помню, как первый раз попала на рыбалку. Меня взяли с собой старшие двоюродные братья. Им было лет 7-8, мне — 5. Моя функция заключалась в том, чтобы я стырила у деда блесну. Я это и сделала.Прямо у Байкала было маленькое озерцо, в котором водилась щука. Мы закинули удочку — щука выпрыгнула из воды, прямо как дельфин, и эту блесну схватила. Небольшая щучка была, сантиметров 40-50, но мне она казалась огромных размеров. На той самой первой рыбалке пацаны меня обманули. Они сказали, что люди щук не едят, такая рыба годится только на корм поросятам. А у деда моего, увы, поросят не было. Поэтому братья забрали улов с собой.
Самая популярная детская рыбалка была «на банку». В крышке стеклянной банки делались дырочки, туда забивались хлеб и белые камешки. И туда заплывали маленькие гольянчики. Этих гольянов можно потом нанизать на палочку, пожарить и съесть. Мы благополучно целый день пропадали на Байкале и были сытыми. Сейчас вместо банки берут пластиковую бутылку. А принцип такой же.
У каждой семьи была своя площадка для рыбалки. Прибрежную зону делили на участки — как огороды в лесу. Они были длиной метров по 300. Места передавались по наследству. Если ты приезжал и хотел рыбачить, то выходил на берег и спрашивал, какая площадка свободна. Все решалось, обсуждалось в мужской компании, не обходилось без распития алкоголя. За участки никто ничего не платил.
Если ты заходил на чужую территорию и ставил там сети, то тебе могли их утопить. Это было накладно. Сети в то время были очень дорогие, они делались вручную. Надо было всю зиму этим заниматься — вязать полотно, смолить веревки, отливать гальки. Мог это делать не каждый. Моя прабабушка в молодости рыбачила, а потом всю жизнь чинила рыбакам сети. Те с ней расплачивались рыбой.
Раньше сети ставили на дно на ночь. Ты вечером идешь на Байкал, ставишь сеть. Делаешь это «по створам» — замеряешь координаты по горам, по деревьям, мысам. На следующее утро ты приплываешь обратно и находишь по двум створам сеть. Поплавки притапливались специально на глубину примерно в полметра. Так сети прятали от пиратов.
Пиратов предупреждали, а потом они пропадали в море
— Пиратство было всегда. Встречались такие, кто не заморачивался настоящей рыбалкой, а просто таскал чужие сети. Если пирата ловили, разговор с ним был очень жестокий. Сначала человека предупреждали, прорубали ему лодку. Если это не помогало, он просто пропадал в море. Все знали, что его утопили. Последний такой случай был лет 25 назад. Двое молодых пакостных ребят беспредельничали. Их предупреждали-предупреждали, а потом они пропали.
Пиратство коснулось и моей семьи. У моей бабушки был родной брат, а у брата — две дочери, одна из них вышла замуж за неместного парня. Этот парень очень любил рыбачить. Иногда он с женой приезжал в Танхой в гости и всегда старался выйти с рыбаками в море. Один раз договорился с местным мужичком по прозвищу «Портянка». А у Портянки была такая черная метка — если он выйдет в море, значит, его утопят. Он имел приговор, был подписан. И из рыбаков с ним никто в лодку не садился. А на рыбалку всегда ходят вдвоем — один лодку держит, другой сетями занимается, это удобно. Мой родственник не знал о том, что Портянка «подписан». И они оба пошли на рыбалку, и они оба не вернулись. Вся деревня знала, что это не несчастный случай.
«Лена, побежали! Они сейчас потонут!»
— На Байкале, конечно, случаются трагедии. Он забирает жизни. Лет 15 назад тут был ночной шторм, рыбаки в это время находились в море. Много лодок перевернуло, много народу погибло. В прошлом году три человека вышли на утлой лодочке. И стали тонуть. Это совсем рядом с берегом было. Их понесло в море, они просили о помощи, но помочь им не успели. В другой раз был случай, когда лодка перевернулась недалеко от берега, в ней было двое рыбаков. Их видели, слышали... Но пока заводили моторку и шли к ним, все погибли.
Байкал очень холодный. Даже летом, если лодка перевернулась и ты оказался в воде, остаться живым можно минут 20. Никаких правил спасения нет, это бесполезно. Единственное — сейчас погибнешь гораздо быстрее, чем раньше. Все железное, лодки тонут при переворачивании. А раньше были деревянные «чернушки», они могли долго оставаться на плаву, за них можно было держаться и надеяться на спасение. Сейчас «чернушки» почти не встретишь.
Семьи, которые потеряли рыбаков, у нас поддерживают. Это негласно, и каждый сам решает, что он может сделать. Например, мой муж не рыбак и не местный. Но в этом году он решил, что заготовит и привезет дрова семьям тех, кто погиб в море. Это его инициатива.
Я сама перестала рыбачить около 20 лет назад. Случилось это так. Уже говорила, что муж не рыбак. Он любит рыбачить, но вырос он не на берегу, и в крови у него вот этого — чтобы свербило — нет. А у местных — есть. Так вот, утром муж с другом пошел в море снимать сети. А осенняя рыбалка опасна тем, что приходит отзыбь. Это когда нет ветра, а потом резко — большая волна. Она не даст к берегу причалить и может лодку перевернуть. Неместные не знают этого и не чувствуют. И вот мужики ушли, и вдруг прибегает ко мне дед Филя и кричит: «Лена, побежали! Они сейчас потонут! Отзыбь идет!». И мы побежали — на берег. Стали им кричать, чтобы все бросали и плыли к берегу. Заходили в воду и вытаскивали лодку на берег. Промокли все, но остались живы. Что с сетями случилось? Не знаю, я вообще про них не думала.
Самая боевая рыбачка работала кассиром на станции
— Рыбалка считалась мужским занятием. Девчонки рыбачили, но они выходили всегда с отцами или братьями. Их брали, когда больше не с кем. Я, например, ходила потому, что у отца не было напарника. Но настоящие женщины-рыбачки были. В Танхое жила одна такая бабушка — ох, боевая была. Билась за свое место, как могла. Оно ей досталось по наследству, а муж был пришлый, неместный. Ходили-то они вдвоем, но считалось, что рыбачка — она. Мужики ее уважали, посмеивались, байки рассказывали, но беззлобно и без унижений. На суше баба Шура была обычная женщина, работала кассиром на железнодорожной станции.
Бабушка моя рыбачила в молодости. Однажды ей не с кем было идти в море, и она посадила в лодку маму, той было года 3-4. И вот бабушка снимает сети — и видит, что там стерлядь. А это очень редкая рыба для Байкала, даже в 50-е годы. Ячея в сети была побольше, чем рыба. Бабушка понимает, что вот-вот — и стерлядь уйдет. И в этот самый момент из лодки вываливается мама. Непостижимым образом бабушка умудрилась в один момент и маму поймать, и стерлядь выхватить.
Вкус рыбачества — у меня в крови. Это инстинкты, заложенные еще до того, как изобрели письменность. И это уже внутри. Я понимаю, когда рыба идет. Я знаю, какая это рыба и как ее поймать. Я знаю приметы. Например, если в определенном месте зацвела сирень и взошла луна — готовь лодку. А что ходить и полоскать зря сети две недели, если ты точно знаешь, что рыбы нет!
Обе мои дочки тоже рыбачили. Но не на лодке, на лодку мы их уже не брали. Они тайком ходили на экстремальную рыбалку. Весной Байкал темнеет, его разрывает, у берега плавают большие льдины. В этот момент приходят бычки-широколобки. Мы их шириками называем. Они такие голодные, что кусают все. Дочки мои брали губку красного цвета для посуды и насаживали ее на крючок. За 2-3 часа они могли наловить 60 шириков. Бычков, правда, ел только кот. Я такую рыбалку запрещала — все-таки весенний лед. Бывало, они проваливались. Не сильно, было близко к берегу, глубина по пояс. Но за это можно было получить.
Были ванночки, стали рефрижераторы
— Культура рыбалки сильно поменялась. Раньше рыбалка не была бизнесом. Она была для жизни, и занимались ею все. Она была тихим, даже скрытным делом. Сети после выхода в море растягивались и сушились на дворе, лишь бы никто не видел. Чтобы не сглазили!
Вот пример той культуры. У сети есть размер ячеи. Раньше размер допускался в 20-25 мм. Для того делали, чтобы маленькая рыба спокойно проходила через сети. Уважение было! Говорили: «Вон тот обнаглел, поставил сети на 16». Потом это стало неважно. Сети резко подешевели, их не страшно потерять. Пришли другие технологии.
Омуля, конечно, подловили. Его нет, и это ощутимо. Он пропал в одночасье лет пять назад. Этому предшествовала бешеная рыбалка, которая длилась лет 10. Тогда пришли другие лодки и другие люди. Большинство — из Иркутска. Местные таких лодок и таких моторов себе позволить не могли. Сети у «новых рыбаков» выметывались длиной до двух километров. Это при том, что у танхойских — по 30-40 метров.
Улов у нас всегда измерялся не килограммами и не хвостами. А такими детскими ванночками. Поймал две ванночки — прекрасно. Когда появились пришлые, они ловили рыбу не то чтобы ванночками — грузовиками вывозили омуля, рефрижераторами. И часто эти рыбаки были с оружием. Местные никогда ружья в лодку не брали —надо было иметь особое разрешение, это уже уголовная статья.
Что думаю про запрет на вылов омуля? В Танхое попроще, у нас есть альтернатива существования. Железная дорога, заповедник, школа… А дальше идут рыбацкие поселки — и там катастрофа. Например, в селе Ранжурово у многих ребятишек к 18 годам есть судимости. Рыбачат ведь всегда семьями, отец учит сына… И попадаются оба. Это очень печально.
