Предлагаем вашему вниманию интервью с Николаем Будуевым.
— Николай, по старой улан-удэнской классификации вы — «машзаводской», хотя сейчас подобное деление уже мало что значит…
— Этот микрорайон всегда имел свою специфику, так как вся его жизнь крутилась вокруг авиазавода. Район был рабочим, а нравы простыми. Ребята постарше учили нас определенным принципам поведения. Главное — не предавать и не подличать. Тех, кто это делал, называли «крысами». Может быть, это, конечно, жестко, но сейчас, оглядываясь назад, могу сказать: все мои друзья детства, одноклассники — порядочные люди. Мне и далее всегда везло именно на таких людей. Ну а позже пришлось пожить в разных районах города, поэтому не делю его на свои и чужие кварталы. Я вырос в Бурятии, живу здесь и никуда переезжать не собираюсь.
— Однако воспитывает не только школа или улица, но и семья.
— Отец рано умер, мама Татьяна Нимаевна воспитывала меня одна, работая в школе, потом методистом во Дворце пионеров. Времени, конечно, у нее на меня не всегда хватало. Зато рядом были дедушка и бабушка. Они оказали на меня очень сильное влияние даже одним своим примером. Их знал весь поселок — подводить их было нельзя. А, кроме того, в них был очень сильный жизненный стержень — они с детства знали цену куску хлеба (дед в детстве батрачил и всю оставшуюся жизнь помнил, каково это — быть рабом, бабушка была сиротой), верили в свою страну и гордились ею. Кстати, патриотизм тогда был не пустым словом. Детей воспитывали патриотами. Все детские секции на машзаводе были с оборонной спецификой. А у своих близких я научился говорить правду в лицо и говорить то, что думаю, не пытаясь казаться другим или удобным кому-нибудь. Это, конечно, в жизни иногда мешает, но чаще помогает.
Для меня одно из ярких впечатлений юности — День авиации в конце 80-х. Праздник собрал на стадионе на Восточном десять тысяч человек. Все как обычно — выступления, концерт. А в финале показательный полет Су-24 с фигурами высшего пилотажа. И вот одна из них — «свеча» или «колокол», когда машина почти вертикально набирает высоту и замирает в самом верху. Это был момент счастья для всех заводчан. Несколько лет жизни люди отдали этому изделию, и вот оно демонстрирует свои возможности и мощь. Так что детство в нас закладывает многое, если не все.
— Конец 80-х, начало 90-х — время в экономическом плане тяжелое…
— Честно скажу — жили бедно. А когда мама потеряла работу, было так, что жили только на пенсии бабушки и дедушки. Кстати, первую настоящую зарплату я получил в мастерских на машзаводе, проходя там производственную практику токарем. Сумму помню по сей день — 87 рублей. Вполне приличные деньги для подростка по тем временам.
— Почему после окончания школы выбор пал не на авиазавод или учебу в техническом вузе?
— Интересовала история, и хотелось учиться. Денег на поездки в далекие края не было, поэтому пошел в Бурятский педагогический институт. Преподаватели дали шанс — приняли кандидатом в студенты. Кто помнит советское время, знает, что была такая форма приема — до первой сессии. Твоя задача сдать ее на отлично, тогда тебя примут на места отсеявшихся студентов. Ты имеешь право посещать лекции, но стипендию не получаешь. А если первую сессию сдаешь плохо, то уходишь в армию. Все — честно. Так что отступать было некуда. Я сдал сессию на пятерки, быстро поняв, что учеба — это упорный труд. Далее, благодаря этому пониманию, закончил БГУ с красным дипломом.
— Чаще студенчество вспоминают, как время беззаботное и веселое…
— Все у нас было, как у всех студентов, но ведь это и еще время выбора будущего пути. В этом плане на меня серьезное влияние оказал Борис Петрович Крянев. Заведующий кафедрой политологии, он был политиком и в жизни, умея добиваться своих целей, не создавая лишних конфликтов и не умножая число врагов. К сожалению, этого я у него так и не перенял. Но, тем не менее, он сыграл большую роль в моем трудоустройстве. После года работы в вузе он порекомендовал меня Александру Афанасьевичу Елаеву, руководившему тогда комитетом по информации и связям с общественностью ад-министрации пре-зидента Бурятии.
— А далее началась было классическая карьера чиновника…
— Не могу утверждать, что вписался в среду бюрократии. Поэтому два года пробивался на учебу в Российской академии государственной службы (РАГС) в Москве. Годы в академии были полезными, так как она, равно как и Москва, дает новые знакомства, связи, умение общаться с людьми. Приехал обратно и начал искать работу. Сам пришел к депутату Госдумы РФ Василию Федотовичу Кузнецову и попросился на работу. Без всяких звонков и заходов «сверху». Он принял. Проработал в его аппарате почти десять лет, получив серьезный опыт и понимание того, как работает механизм госуправления, органы власти. У него я перенял главный, наверное, принцип — любую проблему, даже самую масштабную и сложную, можно решить. А еще он научил как отличать плохого управленца от хорошего. Плохой сотрудник будет тебе рассказывать, почему то или иное дело нельзя сделать. А хороший специалист предлагать пути решения. Поэтому, когда я слышу, что те же тарифы нельзя понизить, понимаю, кому-то выгодно, чтобы мы думали, что их нельзя понизить. И терпеливо платили, сколько скажут. Так что мне повезло с учителями. Беда только в том, что чиновники чаще всего не обладают качествами современных менеджеров. И это становится общей проблемой. Такое ощущение, что современные управленцы обмельчали: и по человеческим качествам, и по масштабу мышления. Мало кто думает о республике, чаще — о себе. Отсюда и коррупция…
— После работы у депутата Госдумы у вас был еще «заход» в мэрию Улан-Удэ.
— Как журналист я попал на съезд партии «Единая Россия», где познакомился с Геннадием Архиповичем Айдаевым. Я уже был известен как политолог, и он пригласил меня в информационно-аналитический центр городской ад-министрации. Задачи были интересные — поиск в городе проблемных точек, требующих решения, анализ возможных путей для этого. Увы, здесь начались малоприятные «подковерные» игры, появились недоброжелатели. В итоге все это привело к конфликту с мэром, и я ушел.
— В никуда?
— На тот момент — да. Полгода был безработным. Помогли друзья. С их помощью я стал директором еженедельника «Московский комсомолец» в Бурятии». Цель у нас ясна — развитие Бурятии. А для этого для начала надо рассказывать правду о ситуации в республике и бороться с коррупцией.
— Журналистика стала осознанным выбором?
— Журналисты могут многое. Для меня и сейчас работа в «МК» — не предпринимательство, а возможность менять ситуацию в Бурятии, добиваться внимания к действительно важным проблемам. Смею надеяться, что «МК» в Бурятии» за годы моего директорства не изменился. Как критиковал власть, так и критикует. Может быть, даже еще жестче...
— Решение баллотироваться в горсовет было с чем-то или с кем-то связано?
— Большинство нормальных людей сторонится власти. В итоге нами управляют те, для кого власть — способ решения своих проблем, а не проблем избирателей. И политика становится грязным делом. Поэтому главное мое обещание избирателям — это борьба с коррупцией и беспределом чиновников. Тем не менее наказы принимал самые острые, над которыми надо было работать безотлагательно. Избиратели тоже понимали меня. Одна женщина, с которой были знакомы, сказала мне: «Ты молодой, у тебя будут ошибки, но не стань таким, как наши чинуши — не ссучься». Выражение не самое дипломатичное, но в нем, знаете, есть энергетика слова и главного наказа. И я по-честному стараюсь соблюдать этот наказ. За полтора года работы в горсовете, надеюсь, ни разу не пошел против совести и не побоялся выступать, когда выступать было надо. Пусть и оставался в меньшинстве.
— В некотором смысле изгоем…
— Нет, изгои те, кто молчат. Увы, но большинство депутатов у нас — это люди, так или иначе зависящие от органов власти. Даже формально независимые бизнесмены с властью ссориться не будут. Кому нужны земельные участки под строительство, кому еще что-то.
— Молчащий горсовет — это лишнее свидетельство тому, что нынешняя схема городской власти, где его председатель заодно является и мэром, себя не оправдывает?
— Контролировать мэра, который то политик, то глава ад-министрации, а сити-менеджер при нем не более чем завхоз, некому. Горсовет и ад-министрация превратились в некоего «коллективного Айдаева», сохранив все худшие схемы от прежней городской власти. В этакий междусобойчик, где депутаты решают свои вопросы. Но на второй срок многие нынешние депутаты могут и не переизбраться. Ведь неэффективность работы чиновников уже видна всем.
— Сейчас вы участвуете в предварительных выборах кандидатов в депутаты Госдумы от «Единой России» при поддержке ОНФ. Как и почему оказались в нем?
— Два-три года тому назад ОНФ вышел на новый уровень работы. Начали искать активных людей в регионах. Позвонили с приглашением на медиафорум в Санкт-Петербург. Это когда Аркадий Зарубин рассказывал про бывшего главу Тункинского района Андрея Самаринова. Общение в кулуарах форума очень многое дало. Руководители ОНФ — люди доступные и простые, живо откликаются на проблемы в регионах. А Бурятию они воспринимают чаще как проблемную точку на карте России. Я стал членом регионального штаба ОНФ. А ОНФ поддержал мое выдвижение на выборы.
— Поддержка заведомого оппозиционера со стороны Москвы — это сигнал для местных элит?
— Наверное, и какой-то сигнал. В такие тонкости не вникаю. Но я не оппозиционер по отношению к президенту России. А вот к жуликам и ворам — да. Тут я в оппозиции. Что же касается праймериз, то это нормальная схема отбора кандидатов. Нам сегодня очень нужно очищение местной власти. Давайте начнем с простой вещи — чтобы 40 млрд руб. бюджета Бурятии эффективно тратились в интересах республики. Собственно ОНФ и призван решать эту задачу. Статус депутата Госдумы дает больше возможностей поменять к лучшему ситуацию. Надо идти вперед. Никто не может разбираться во всех вопросах. Но главное для депутата — разбираться в людях. Привлечешь правильных людей — дело сдвинется. Работая в горсовете, я убедился, что у нас честная судебная система, которая может защищать интересы простого народа. В моих планах сейчас создание мощной юридической службы, которая сможет выигрывать суды по системным вопросам, как это получилось с правом молодых мам на места для детей в садиках. Мы выиграли один суд, а далее все решения принимались по этому прецеденту. Такие же решения нужны по честным закупкам, по дорогам.
— Вас недавно почему-то назвали сталинистом…
— Я говорил о том, что нельзя чернить прошлое. Моего прадеда расстреляли, дед батрачил, но советская власть многое дала ему. Жестокое было время. Но давайте помнить и о том, что в Улан-Удэ до революции было десяток каменных домов и несколько тысяч населения. А затем последовала индустриализация. Ликвидировали неграмотность, болезни. Хотя снова стране пройти через такие кровь и страх, не дай бог. Но нам и сейчас нужен рывок в будущее — новый промышленный кластер.
— Пока как-то не очень получается…
— У нас в Бурятии во власти критически мало патриотов. Об этом мне говорил знакомый ветеран войны. Он с 1943 года в 17 лет попал в пехоту, потом в разведроту, дважды ранен. Прошел от Сталинграда до Вены. Так вот, как-то раз я спросил его, как получилось, что СССР развалили, страну довели до ручки, народ в быдло превращают? Он ответил просто: «Если бы мое поколение было живо, мы бы не допустили гибели СССР и всего этого безобразия. Любой ценой. Но во время войны почти полностью погиб цвет нации. Сильные и смелые, честные и неравнодушные первыми шли в атаку и гибли первыми. Видимо, есть все же какой-то ген патриотизма. И патриотов погибло много — миллионы». Он сказал, что помнит лица штабных крыс. Тех, кто сидел при штабах в сытости и прикручивал себе боевые награды. И сейчас, глядя на экран телевизора, на всякое начальство в Бурятии, он часто видит снова те же лица. К власти в Бурятии пришел определенный тип людей. И как саранча поедает Бурятию.
Я не знаю, прав он или нет. Но что-то в этом есть. Наверное, поколение наших людей, которое выиграло войну, состояло из людей, не боящихся смерти. Точнее, умеющих преодолевать страх перед ней. Ради своей страны. Патриотов. А если человек не боится смерти ради высокой идеи, его невозможно сделать предателем, купить или запугать. Нам нужно на них равняться. В чем же здесь сталинизм?
