Эта должность дала мне статус официального представителя жителей побережья Байкала.
Часть юношеских лет прошла в селе Байкало-Кудара и в Шергино — с 1957 по 1961 годы. Это были первые годы после подъема уровня Байкала с отметки 455,6 м до 457,0 м в связи с окончанием строительства плотины Иркутской ГЭС. Проблемы затопления сельхозтерриторий, перенос сел на новые места — все это было мне знакомо с 3-4 класса. Дома у нас бывало много людей науки, руководства республики, занимавшихся этими вопросами. Так что с юности был с вопросами подъема воды озера-моря знаком.
С принятием закона «Об охране озера Байкал» проблемы не ушли, они обострились по-настоящему. Поэтому вдохновило заявление нового депутата Госдумы Николая Будуева, до этого 10 лет работавшего с бывшим депутатом Госдумы, моим одноклассником Василием Кузнецовым, о его желании заняться вопросами экологии Байкала. В этом я вижу преемственность и надежду на серьезную, вдумчивую, конструктивную работу, на положительный конечный результат по оздоровлению священного озера.
Ученые работают на западном и восточном берегах Байкала, а результат — ухудшение здоровья озера и его эндемиков. Нет достаточно серьезных научных системных достижений, объясняющих нынешнее состояние Байкала. Надо признать, что заселение канадской травой элодея для предотвращения размыва берегов Байкала привело к засорению его акватории. Заселение рыбой ротан, которая питается этой элодеей в Северной Америке, тоже не дало нужных результатов. Ротан не стал питаться травой, он ест молодь рыбы и икру эндемиков Байкала. Лично ловил ротана в речке Энхэлучке, разрезал и смотрел, что у него в желудке: трава, икра, мальки рыб. Вывод: бесконтрольной науки быть не должно.
У Байкала должен быть один хозяин. Его главная задача — сохранение Байкала, участка мирового наследия. Это основная задача в исторической, экологической, духовной, нравственной и хозяйственной жизни сибирских регионов. А сегодня на каждом берегу своя правда, своя наука.
Развал СССР заставил жить многих за счет рыбных ресурсов. Теперь они истощены. Надо понимать, что реки, в которые рыба идет на нерест, и, в первую очередь, Селенга, это — рыбий роддом. Затем — ясли и детский сад для молоди, пока они не вырастут и вновь не вернутся в озеро.
Рыбалка в периоды нереста должна быть исключена совсем! И ответственность за нее должна быть не только материальной, но и уголовной. Охотник, убивший беременную самку, убивает будущее. Он должен быть проклят и сурово наказан. Почему общество и закон так снисходительны к браконьерству в период нереста?
Ныне глава Бурятии поднял вопрос о рыбозаводах и их необходимости. Для меня этот вопрос стал предельно ясен с 1998 года, когда побывал на Татауровском рыбозаводе. Их производительность — капля в море, т.е. ничтожна. Рыбозаводы, может, и нужны в научных целях, но не в практической жизни. Эти заводы с их убогим оборудованием не могут заменить сотни километров плесов-нерестилищ на реках. Мальков вывозят на ассенизационных машинах и выпускают в жизнь через ее трубу. Рыбная молодь и отходы — это одно и то же? А электрозаградитель на Селенге возле Татаурова делает рыб инвалидами. После такой встряски она уже не полноценный житель вод.
Еще раз подчеркну: Бурятии одной не справиться с проблемами озера. Потому что существует разное видение одних и тех же проблем на разных берегах. Договариваться удается не всегда. Человек и его деятельность заставляют озеро болеть. Вновь и вновь появляются проблемы, ухудшающие его здоровье. Проблему нужно решать серьезно, срочно и сообща — Иркутску и Бурятии на одном территориальном и экономическом фундаменте, работая во благо Байкала.
