Казалось бы, что может быть общего между этими знаковыми для республики событиями, но, к счастью, 2016 год был, в первую очередь, Годом кино, и именно кино объединило самые разные даты, точнее, один документальный фильм, снятый 90 лет назад, в октябре 1926 года.
1 октября газета «Бурят-Монгольская правда» сообщала: «На днях в Верхнеудинск из Хабаровска прибывает известный кинооператор Налетный, делающий засъемку Великого Сибирского пути. В Бурреспублике тов. Налетный заснимет несколько бытовых моментов, характерных для бурят-монголов». А уже 19 октября «Бурят-Монгольская правда» рассказала об итогах работы Марка Налетного, о том, что все снимки войдут в кинокартину «Великий Сибирский путь».
К сожалению, фильм этот почти неизвестен современному зрителю. Хотя не только сам фильм, получивший название «К берегам Тихого океана» и, к счастью, сохранившийся, но и история его съемок весьма примечательна. Подробности о съемках можно узнать из воспоминаний второго его создателя — Михаила Степановича Каростина, в 1926 году, в отличие от Налетного, совершенно неизвестного. Летом 1926 года он снимался в эпизодической роли в фильме «Контрабандисты» и после съемок оказался в Хабаровске, впрочем, дадим слово самому Михаилу Степановичу.
— …В Хабаровске в 1926 году после завершения съемок остался без работы. И тогда мне в голову пришла спасительная идея: а не снять ли мне фильм о путешествии к берегам Тихого океана, двигаясь поездом от него? Но для этого был нужен заказ и поддержка Москвы! И я дал телеграмму Трайнину, директору 1-й фабрики Совкино в Москве, что, мол, могу снять видовой фильм в одну часть, оператор есть — Марк Налетный. Телеграфируйте согласие. Мне ответили: «Согласны. Пленку получите во Владивостоке». Я получил 1487 метров. Нам дали прямой служебный билет «Владивосток — Москва» с правом на длительные остановки, и мы тронулись в путь… Первую остановку после Хабаровска мы сделали в Улан-Удэ, который тогда назывался иначе... Я сделал эту остановку, не понимая еще для чего, наверное, по зову интуиции. Кроме того, у меня почти не было денег. Но я, вдохновленный творчеством Эйзенштейна, и его принципом «совершать для съемок все», пошел в правительство Бурятии и сказал там: «У меня ничего нет! Я гол как сокол! У меня есть только киноаппарат и оператор! Помогите сделать интересные съемки о вашем крае! Это очень нужно всей стране и вам!».
Ответа долгое время не было. Все напряженно думали. И вдруг один из членов правительства говорит мне: «А вот здесь сидит хамбо-лама, настоятель Гусиноозерского дацана бурят-монгольского монастыря. Мы должны его сегодня отправить туда. Вообще-то он считается почти божеством, и мы выделяем ему для поездок автомобиль. Так что вы можете поехать с ним и что-то интересное снять…».
Я был ошеломлен этим предложением и, конечно, принял его! Меня посадили рядом с хамбо-ламой в американскую машину «Дейч-Броджент», и мы поехали. Я имел огромное счастье ехать и беседовать через переводчика с этим удивительным и великим человеком много часов!
…Глубокой ночью мы прибыли в дацан и попали в настоящее средневековье. На свет машины выскочили монахи в старинных красочных одеяниях и на руках понесли хамбо-ламу в его апартаменты. Нам выделили уютное помещение, но я так и не заснул от множества ярких впечатлений. На рассвете мы позавтракали и вышли посмотреть, куда же мы приехали, и заснять все, что будет возможным снять. Вместе с переводчиком и оператором я зашел в ближайший храм и увидел внутри него огромного деревянного золотого Будду. Я сразу придумал, как это можно было снимать. Но света внутри храма не хватало и затею пришлось оставить.
Показали мне и мастерскую, где монахи делали лекарства, но, увы, там тоже не хватало света для съемки. Тут я потребовал, чтобы все матрицы вытащили на свет, и все это удалось отснять. Мы снимали всевозможные колокольчики, жителей, выход монахов, красочные одеяния и обувь, головные уборы. Я понял, что пленка моя, весь ее оставшийся запас скоро закончится, надо прекратить съемки. Но тут я заглянул в один сарайчик и увидел там вдруг страшную маску черепа и множество масок различных божеств, приблизительно метровой высоты. Оказалось, что эти маски монахи надевают лишь один раз в год на так называемый праздник «Цам» и пускаются в них в ритуальный танец.
Я обратился к переводчику с просьбой устроить показ и съемку этих масок. По приказу хамбо-ламы «маски» построились в круг, и началась процессия. Одна за другой двигались в танце маска ворона, которого должны были убить, маски смерти, командующие всем этим праздником и убивающие ворона. Во время танца два стражника смерти регулировали танец, управляли всеми масками и зрителями. Оркестр, оснащенный длинными трубами и барабанами, вдруг заиграл.
В этот момент я понял, что если бы я в этой поездке не снял ничего больше, кроме этого, то уже бы снял «сенсацию». Я вспомнил снова принципы и приемы Эйзенштейна в его работе над «Броненосцем Потемкиным» и сказал себе: «Нет в кинематографе слова «нельзя»! И мы, режиссеры, должны снимать и показывать людям неведомое. Во что бы то ни стало! А тут мне показывают чудо, а я его не снимаю!».
Тогда я снова с переводчиком пришел к хамбо-ламе и сказал:
— Правительство обязало меня снять этот праздник. Я отсюда без этого не могу уехать! Помогите снять, пожалуйста!
Он долго и задумчиво смотрел на меня, а потом сказал через переводчика лишь одно слово: «Хорошо!». Я всю ночь не спал, не мог дождаться этой съемки. Перед съемкой договорился с Марком Налетным, как снимать. Ведь я был на репетиции! Показал ему все точки съемок и рассказал о порядке съемок. Я ему сказал, что камера наша должна быть «живой», надо двигаться, снимать то, что нужно. Увы, у Марка своей инициативы не хватало. Было солнце, была тишина. Загремели трубы. Съемка пошла! Я чувствовал, что Эйзенштейн сейчас похвалил бы нас за то, чего мы добились. Вдруг Марк сообщает мне, что снято уже 600 метров! Горе! Пришлось на этом прекратить съемку. Я благодарил великого настоятеля монастыря за божественный подарок — его разрешение нам снять чудо, и, попрощавшись, мы тронулись в обратный путь. Возвращались той же дорогой, которой приехали в дацан. Чудные были пейзажи! Но снимать уже почти было нельзя. Снимали только юрты, коней понемногу. Но чувство у меня было удивительное и тревожное: сняли-то ведь настоящее чудо, а вдруг брак будет? Прибыв в город, я поблагодарил правительство за помощь и обещал позже сообщить о результатах съемки. Мы поехали дальше.
По Транссибирской магистрали я уже ехал когда-то в 21-м году, когда демобилизовался из саратовского прифронтового театра. И вот я снова на Транссибе. Впереди Байкал. Я выбрал одно место у станции с видом на Байкал, и мы сняли с земли то, что хотели снимать с паровоза. Когда в Москве проявили пленку, на наше счастье оказалось, что въезды и выезды из тоннелей, снятые с паровоза, статические съемки — все получилось. И все остальное — в том числе и праздник «Цам» — тоже прекрасно получилось! Я ликовал и из снятого материала вместо одночасового фильма сделал полнометражную картину «К берегам Тихого океана», и мой фильм пошел по всем экранам страны. О том, как я снимал эту картину, рассказал позже и Сергею Михайловичу Эйзенштейну, когда мы познакомились с ним во время посещения его мастерской и его лекций. Мой фильм видел и Пудовкин...
Как-то недавно встретил меня Шнейдеров и говорит:
— Ты что же таишься? Ты же снял первую научно-популярную картину!
Я спросил его: «А где ты ее видел?». — «Во ВГИКе!».
Вот так под влиянием творчества Эйзенштейна я начал становиться режиссером и игрового, и, впоследствии, научно-популярного кино. Не без его же влияния проявил себя в качестве и киносценариста. Тогда-то я и почувствовал, что могу создавать фильмы. И первый мой фильм «К берегам Тихого океана» о тогдашнем нашем Дальнем Востоке оказался для моей профессии пророческим: недавний театральный актер сделал научно-популярный фильм.
Воспоминания Михаила Каростина были записаны калужским журналистом и киноведом Владимиром Семеновым в 1973 году, когда автору было уже 78 лет, и нуждаются в некоторых комментариях. Собственно говоря, память Михаила Степановича подвела лишь однажды — он назвал Верхнеудинск, с некоторым сомнением, Новым Ургенчем.
Пусть не удивляет читателя и то, что в газете упомянут лишь «известный кинооператор Налетный». Марк Налетный действительно был в то время человеком известным, и именно в Сибири. Он был оператором одного из первых сибирских художественных фильмов «Красный газ» о гражданской войне, который успешно прошел на экранах Верхнеудинска. Имел он и замечательный опыт этнографических съемок, сняв в 1921 году первый документальный фильм об Афганистане. Возможно, фильм «К берегам Тихого океана» стал для него последним. О его судьбе после 1926 года ничего неизвестно.
А Михаил Степанович Каростин (1895-1991 гг.) прожил долгую и достаточно благополучную жизнь, снимал художественные фильмы, пока не нарвался на неприятности, причем вместе со своим соавтором Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, работая над экранизацией «Ревизора». Каростин перешел в научно-популярное кино, а от знакомства с Булгаковым остался замечательный автограф на подшивке журнала «Искра»: «Милому Михаилу Степановичу Каростину. М.Булгаков, 8.Ш-1935 г. Москва. Сохраняйте себя таким, как вы есть и, если вам будут показываться свиные рыла вместо лиц, твердо повторяйте — «вижу свиные рыла»! Пишу это в память наших мучений над «Ревизором» с большой верой в вас. Ваш М.Булгаков. Тогда же, там же».
Как же не вспомнить, что уходящий год еще и год Булгакова.
Возможно, чтобы не видеть «свиные рыла», Михаил Степанович стал снимать замечательные фильмы о растениях. Последний снял в возрасте 84 лет и назывался он «Защита окружающей среды» об экологии — здравствуй год 2017-й, Год экологии!
