Точнее, познакомилась я с ней самостоятельно и лично (дело было до карантина). Ибо когда посмотрела трансляцию, не смогла удержаться от того, чтобы не побывать в «санктум санкторум» и не лицезреть своими глазами, как молодой мастер создает свои шедевры.
…Немногие знают, что под крышей деревянного здания по улице Красногвардейская Улан-Удэ есть православный храм Архистратига Божия Михаила, внутри которого и находится мастерская. Дверь отворяет ее хозяйка — 27-летняя Мария Васильева.
Образование строгого режима
— Я родилась в городе Чебоксары Чувашской Республики, прожила там все детство и часть отрочества, — начала она свой рассказ…
…Азы непростого искусства Мария осваивала и дома, под патронажем местной мастерицы. И едва окончила 11 классов, уже знала, что будет поступать в иконописную школу Тобольской православной духовной семинарии. А через месяц после того как поступила, засомневалась, сможет ли учиться тут.
Духовное учебное заведение оказалось закрытого типа — наподобие военного училища или пансиона благородных девиц. Пять лет его воспитанницы общались с одними и теми же людьми. Могли и с другими, если было с кем — в чужом-то городе. Однако местные жители сторонились строго одетых девочек-подростков— в платках и длинных юбках. Каникулы у них длились всего месяц летом и неделю зимой и разрешались только тому, у кого не было плохих оценок.
— Нас поступило 10 человек, а выпустилось 4. Те, кто плохо учились, просто отчислялись. Само же отделение создавалось и для того, чтобы у семинаристов, обучающихся на священников, имелись потенциальные жены, а у семинаристок — мужья. Некоторые даже поступали с этой целью.
Распорядок дня был суровым — впрочем, как и образ жизни. В 7.00 — подъем. Учениц будили классные дамы, которые круглосуточно следили за ними. Около часа отводилось на то, чтобы умыться и одеться (делать макияж и маникюр запрещалось). В 8.00 — молитва. Для нее требовалось перейти из своего здания в соседнее. Затем — завтрак и пары. На младших курсах больше изучалась теория, нежели практика. Но на всех преподавались преимущественно богословские дисциплины — катехизис, литургика, реставрация, иконописание, библейская история, церковно-славянский язык. После — обед и свободное время, провести которое разрешалось по собственному усмотрению, но в рамках дозволенного — поспать, погулять, поработать. С 17.00 — снова занятия, правда, сокращенные. В 20.00 — ужин, а в 23.00 — отбой. За час до этого приходилось явиться на свой этаж, иначе можно было не попасть в комнату. И такой график — все будние дни. А по выходным — утренняя и вечерняя службы.
— Жили мы на полном обеспечении — получали и еду, и одежду, и даже небольшую стипендию, которой лишались за «двойки» и «тройки». Могли говорить с родными по стационарному телефону при классной даме, либо писать им бумажные письма, либо пользоваться таксофоном. Позже стали звонить и по сотовым, но в специально обозначенное время. Да и не было их тогда особо, как и компьютеров. У одной девочки имелся единственный на всех учащихся «дореволюционный» ноутбук, выключавшийся при неверном движении. Не могли слушать светскую музыку — только духовные песнопения, иначе рисковали заработать себе наказание. С этим табу связана памятная история, которая сейчас кажется забавной, а тогда — не очень. По ночам наш заведующий — «черный монах» — часто обходил окрестности и смотрел, кто чем занят и почему не спит. В одну из них несколько человек, включая меня, сидели в мастерской, поочередно «олифили» икону и наслаждались свободой. А в моих наушниках громко играла попсовая песня наподобие нынешних «егорокридовских». И тут открылась дверь, и зашел он... Постоял, посмотрел и, казалось, понял: я делаю что-то не так. К счастью, все обошлось. Но поджилки потряслись!
Сегодня Мария уверена, что не отправила бы обучаться своего ребенка в столь суровое место и полушутя-полусерьезно негодует: почему родители не забрали ее оттуда, как сердце выдержало? Но тут же добавляет: «Зато человеком выросла!».
Все начинается с досок
Помимо духовного образования девушка решила получить и светское — на случай, если не сможет писать иконы, а семинарский диплом не будет котироваться на трудовом рынке. И получила — там же, в Тобольске. Она поступила на заочное отделение по профилю «Декоративно-прикладное искусство и дизайн» в Тобольскую государственную социально-педагогическую академию, которую окончила в 20 лет.
Однако опасения не оправдались, а события развернулись судьбоносно. Практически вся семья Маши трудилась в храме при монастыре на родине, чей настоятель позже был назначен митрополитом Улан-Удэнским и Бурятским и сейчас известен нам как Савватий Антонов. И переехала следом за ним на чужбину для работы при епархии, когда Мария еще училась на третьем курсе духовной семинарии. А вскоре и она перебралась в столицу Бурятии, да так и осталась здесь. Мария попросила благословения у владыки и открыла иконописную мастерскую, где мы сейчас и сидим.
— Все начинается с досок. Заказываю их в Москве. Они проклеиваются желатиновым клеем, перетягиваются марлей или хлопчатобумажной тканью. Обратная сторона покрывается морилкой — специальной жидкостью для придания цвета дереву, а также воском из скипидара и парафина для защиты его от насекомых. А лицевая сторона, в свою очередь, левкасом — особым грунтом из мела, желатина и олифы (у меня — еще и «Фейри» с целью обезжиривания) для подготовки иконы к написанию. Сюда кистью или твердым карандашом наносится рисунок, закрепляется несмываемой, только счищаемой тушью и покрывается сусальным золотом нужного оттенка.
И вот наступает самый ответственный этап, на который моя собеседница, по ее признанию, настраивается долго: рисуются одежды и пишется лик. Затем делаются надписи, нимбы и проводится опуш — тонкая полоса, обрамляющая поле. И, наконец, изображение вновь заливается олифой, которая выступает связующим звеном между всеми слоями. Если «левкасить» нужно около недели, а золотить можно до месяца, то «олифить» необходимо сутки, а то и несколько — «гонять» пленкообразующее вещество рукой по поверхности через определенные промежутки даже в ночное время, пока оно не достигнет смолообразного состояния и не потянется тонкими ниточками вслед за пальцами. Тогда можно снимать верхние, лишние слои калькой раз за разом, чтобы оставить нижний, защитный. Если этот момент упущен — дело пропало: придется переделывать все.
— Каждая икона пишется по определенным канонам и имеет собственную символику, куда я не вправе привносить свои смыслы. Разные святые изображаются в разных одеждах, а их списки пополняются и уточняются. И каждая требует определенного времени. Маленькие — около двух недель, средние — около месяца, а огромные — и того больше. Например, одну для иконостаса размером с эту стену создавала три месяца.
Сердце, следующее за кистью
Сейчас Мария Васильева работает над изображением Святой Блаженной Ксении Петербургской для храма Вознесения Господня на берегу реки Уда. Всего же она написала порядка 70 икон, причем несколько из них — в семинарии. Первую — на втором курсе. А в качестве диплома на пятом курсе выбрала молящуюся «Марию Египетскую», которая украшает сейчас Абалатский монастырь в пригороде Тобольска.
— Труд нелегкий, а потому и «удовольствие» недешевое. Печатные иконы стоят от 500 рублей, рукописные — от 25 000 рублей и выше. Но не все могут оценить вложенные усилия. Когда человек видит работу, узнает ее цену и говорит: «Я подумаю», значит, не купит 100%. Удивляет и огорчает, что в большинстве своем улан-удэнская молодежь предпочитает отпечатанные на бумаге «венчальные пары» — написанным вручную. Конечно, первые обходятся в разы дешевле, но вторые остаются как благословение бога и память на десятилетия. В конце концов, всегда можно договориться с мастером или сэкономить на чем-то, коль решено венчаться. Не просто смотреть, но и платить готовы православные меценаты, глубоко верующие люди или ценители искусства, которые приходят по рекомендации. Один мужчина делал заказ для крестника, другой — для себя. У последнего, кстати, сотрудника МЧС, цокольный этаж дома — словно иконостас!
Реставрированные иконы — еще дороже, поскольку и сам процесс сложнее и опаснее. Он подразумевает не просто чистку специальными составами, но и использование опасных химикатов с негативным влиянием на организм. Маша вспоминает: ее однокурсница, занимавшаяся реставрацией чаще остальных, заполучила экзему на руках. А педагог, преподававшая эту дисциплину, страдает от разрушения костей в свои 40-45 лет и сейчас работает на другой должности в музее. Но Мария никогда не отказывает стареньким бабушкам и деревенским храмам — берет символическую плату только за материалы или не берет вообще.
— Вроде бы знаешь и умеешь все, а все равно испытываешь страх и собираешься с духом всякий раз! Перед работой я молюсь. А если кисточка выпадает из рук, понимаю, что отвлекаюсь на посторонние мысли, и сосредотачиваюсь.
— Как новые знакомые реагируют на твою профессию?
— Стараюсь сразу не называть ее, а прежде пообщаться с людьми, ведь «иконописец» — синоним «монаха» для многих из них, и показать, что я — обычная девушка, пусть и творческая, и верующая. Если будут материться в моей мастерской, конечно же, попрошу покинуть ее. Но не стану никогда навязывать свое мировоззрение. Каждый сам решает, как ему жить и куда идти.