И не всегда среди всего этого разнообразия можно разглядеть фамилию Лобозеров. Степан Лукич — наш земляк, известный драматург, его пьеса «Семейный портрет с посторонним» была поставлена в трехстах театрах России и вот уже 26 лет числится в репертуаре Омского драматического театра «Галерка».
О том, за что полюбился омичам бурятский драматург из села Большой Куналей Тарбагатайского района и каким сейчас должен быть «русский» театр, мы поговорили с художественным руководителем «Галерки» Владимиром Витько, приехавшим в Улан-Удэ на гастроли.
— Владимир Федорович, ну сразу первый вопрос: почему именно Лобозеров? Ведь, насколько я знаю, вы поставили большинство из его пьес, а «Семейный портрет с посторонним» играете уже 26-й год подряд.
— Когда я только создавал свой театр в 1990 году, было очень сложно подобрать репертуар. Не потому что выбирать было не из чего, а потому что время было такое. И вот совершенно случайно мне в руки попало произведение Степана Лукича «Семейный портрет с посторонним». Тогда я еще не знал автора лично, но после прочтения пьеса сразу как-то легла на душу. Она ясная, чистая, да мы и репетировали ее с таким удовольствием и азартом, какого раньше не было. В те годы эту пьесу ставили более 300 театров по всей стране, был феноменальный успех.
— У Лобозерова довольно оригинальный подход к текстам, очень много простых, разговорных слов. Насколько тяжело велась работа над постановкой?
— Если честно, то довольно сложно. Казалось бы, очень простой текст, множество разговорных слов, фраз, но на самом деле не все так гладко, как кажется. Он пишет точно так же, как мы с вами говорим, например, бабка на просьбу Тимофея подать ему костыли, отвечает: «Врачиха же чтоб лежал сказала». И это не литературная фраза, но очень лаконичная, точная и образная. Возможно, кто-то для своего удобства и переставляет местами слова в текстах Лобозерова, но я думаю, что этого делать не стоит. Это только кажется, что он горстью бросил слова, на самом деле у Степана Лукича все выверено, а то, что он пишет про простых людей — это замечательно.
— Говоря о простых людях. Как сейчас воспринимается творчество драматурга? Прошло столько лет, и вся эта диалектика может быть непонятной для современного зрителя.
— Абсолютно так же, как и 26 лет назад. Особенно любят бабку, она герой номер один. Понимаете, можно много рассуждать и эстетствовать по поводу высокой поэзии, высокой драматургии, современной философской пьесы и говорить: «А что Лобозеров? У него деревенская комедия». Я так не считаю, темы, которые он поднимает в своих произведениях, всегда актуальны. Это доказывает и успех «Семейного портрета с дензнаками», который он написал в 2000 году.
— Вывозили постановку за границу?
— «Портрет» мы играли в Киеве, на сцене театра имени Ивана Франко. Это первый большой театр Украины. Был полный зал — 800 человек с восторгом принимали Лобозерова. Они все аплодировали стоя. Понимаете, его можно играть во Франции, в Англии, в Германии, он везде будет понят. Вот что значит от национального к общечеловеческому. Один раз мы играли пьесу Владимира Куприна «Во всю Ивановскую» у себя в Омске. После показа к нам подошла подруга нашей артистки, которая сейчас живет в Финляндии, и спросила: «Почему вы не выезжаете с такими спектаклями к нам, в Европу?». На что я ответил: «А что, разве будут понятны зрителю наши деревенские приколы?». — «Еще как понятны! Везите, это все будет замечательно приниматься!» — ответила она. Вот тогда-то я и понял, что, оказывается, во всем мире жизнь одна и та же, только мы немножко по-другому живем, и им там, за границей, эта самая разница и интересна. То же самое касается и Лобозерова.
— Как часто общаетесь со Степаном Лукичом?
— Мы созваниваемся. Но с ним очень хорошо молчать. Можно часами сидеть рядом в одной комнате и просто молчать, при этом не испытывать никакой неловкости. В смысле театра и драматургии мы смотрим в одну сторону, это нас объединяет.
— И что это за сторона такая?
— Русская классика.
— А разве может сейчас театр выжить только на русской классике? Как же современность, зарубежные авторы, новые, как говорится, веяния?
— Может. И западные театры именно по такому принципу живут. Я расскажу одну историю. Когда я находился в гостях у Владимира Куприна, он принимал у себя молодого англичанина по имени Саймон, тот писал докторскую работу на тему «Русские журналы». Так вот, я попросил Саймона прислать мне по почте страничку из английской газеты, где есть репертуар всех лондонских театров. Позже я получил письмо. Хоть у меня и плохо с английским, на самой большой картинке я смог прочитать «Чарльз Диккенс. «Большие надежды». Оставшиеся названия мне перевели мои друзья, и каково же было мое удивление, когда обнаружилось, что в списке нет ни одного английского имени! Они сами занимаются своей культурой, своими театрами. Я думаю, что то же самое происходит и в Японии, и в Италии, и во Франции. Только мы смотрим в другую сторону.
— А что вы ставите в своем театре?
— Зощенко, Островского, Тургенева, Шукшина, Аверченко — это все русские имена. Из западных у нас только «Шельменко-денщик» и «Безумный день, или Женитьба Фигаро». И, несмотря на это, у нас полные залы.
— А как актеры относятся к классике?
— Им нравится. Начнем с того, что классика — это волшебство языка, потрясающий образ. Скажу так, что когда мы играем «Братьев Карамазовых», там, за кулисами, все плачут.
— А каким должен быть, на ваш взгляд, русский театр?
— Сердце каждого театра — это его репертуар. Если посмотреть на афишу почти каждого нашего театра, не зная, в какой стране вы находитесь и в каком городе, можно затрудниться с ответом. Потому что 60-70% репертуара — западные пьесы. Для меня это дикость — жить в России и заниматься чужими произведениями. С другой стороны, это происходит от того, что нет хороших современных авторов. Мне очень много присылают пьес, я начинаю читать и тут же откладываю. К сожалению, они сидят у компьютера и все придумывают из головы. Нет настоящей жизни. Поэтому мой ответ будет таким: русский театр должен в первую очередь ориентироваться на русскую литературу.
— Но ведь сейчас это довольно проблематично. Западные авторы, как и современное театральное искусство, уже прочно закрепились в стране, да и зритель привык. Как сохранить баланс?
— Надо любить и уважать зрителя. Не считать его дураком и не самовыражаться режиссеру, то есть как я мир вижу, только так и буду ставить. Это не совсем правильно. Есть автор, если ты берешь его произведение, то будь добр, ставь так, как он написал. Не согласен, напиши свою пьесу. Если ты уважаешь и любишь зрителя, то с ним нужно разговаривать достойно и уважительно и играть достойно и уважительно, чтобы он тебе сказал спасибо. А выходить с голым задом и с матом, и выдавать это за новое веяние в искусстве — крайне непрофессионально.
— Ну а как же современность, свобода слова и все новое?
— Все новое это хорошо забытое старое. Чехов писал: «Что талантливо, то ново, что ново — то талантливо». Ничего нового из того, что происходит вокруг, я не вижу. Все, что есть сейчас, уже было в 20-м веке, когда возопил тогдашний министр образования и просвещения Луначарский, он закричал: «Назад к Островскому!», только в то время еще не кричали со сцены и не ругались матом. Театр — это явление психологического толка, во всяком случае, до этого прежде так было. Театр занимался душой человека, психологией человека, а не физиологией. Физиология, мне все-таки кажется, прерогатива медицины.
— У вас ругаются матом?
— Я запрещаю. В старое время еще говорили, что неприлично и непорядочно вести себя так на сцене. После наших спектаклей ко мне подходят родители с детьми и говорят, что им не стыдно перед ребенком за то, что происходит на сцене. Искусство должно быть прекрасно. Станиславский говорил: «Даже уродливое должно быть прекрасно».
— Вот вы говорили, что мало хороших современных авторов. А сами пробовали писать пьесы?
— Нет. Бог миловал. Я предпочитаю ставить хорошие пьесы, а не писать плохие.
— Что бы вы пожелали театрам?
— Таких авторов, как Шукшин, Лобозеров, Булгаков, Чехов и другие. Умного, понимающего зрителя, и хороших режиссеров, любящих не себя, а людей.
— Если уж заговорили о хороших режиссерах, то, на ваш взгляд, какие они? И смогли бы вы себя назвать таковым?
— Талантливые, остроумные, с фантазией, любящие слово. А что до меня, то пусть обо мне говорит мой зритель.
— Что пишут в СМИ о вашем театре? Хорошее или плохое?
— Пишут, что за все эти годы театр стал по-настоящему народным, но в то же время многострадальным — 12 лет без дома. Насчет плохого не знаю, не видел, может быть, и есть. Хотя о нас нельзя написать плохо, в нас нет театрального снобизма, который обременен некими театральными изысками. Все предельно просто и понятно.
