С известным на весь мир художником-карикатуристом мы встретились в кабинете его московской квартиры.
— Алексей Викторович, 20 лет назад, когда не было Интернета, наш главный редактор привез из Москвы книжку «Углы». На первой странице рассказывалось, как вы приехали в редакцию почему-то на настоящем коне. Это была правда? Еще в книжке были 182 карикатуры, которые мы сканировали и таким образом иллюстрировали свои самые острые статьи. Вам никогда не хотелось сочинить что-нибудь смешное про Бурятию, Байкал?
— Когда-то я работал в театре «Ромэн», с которым много гастролировал по стране. Как футбольный фанат часто ездил по городам, но в Бурятии никогда не был. У нашей семьи есть знакомая из Бурятии Яна Шарбунаева, которая сейчас живет в Дублине. В прошлом году мы попали на праздник в Испанию, где был карнавал, куклы из папье-маше и вдруг к своему удивлению видим процессию в национальных костюмах, если не ошибаюсь, это были буряты. Вот недавно узнал, что Бурятию перенесли из Сибирского федерального округа в Дальневосточный, правда, не понял, с какой целью. Поздравляю «МК в Бурятии» с 20-летием, а также себя с 30-летним юбилеем официального трудоустройства в «МК», хотя сотрудничать с газетой я начал раньше. А в следующем году мне грохнет 60 лет, во что я не могу поверить.
— По-вашему, на чем держится 30-летний рекорд? На особенных политических карикатурах с «черными человечками»?
— Я вне этой газетной суеты, никогда не жил жизнью коллектива. Я и в редакции последний раз был года три назад и представления не имею, что там происходит. В моем Фейсбуке 80 процентов редакции «МК», с которыми я никогда не встречался. Хотя в 1984 году, когда начал печататься в «МК», конечно, все было по-другому. Тогда я ходил в «Крокодил», еще в какие-то солидные журналы, как мне казалось. Интернета не было, приносил оригиналы, оставлял, естественно, их никто не возвращал, приходилось рисовать заново. В школе я настолько привык к шариковой ручке, что рисовал тогда только ручкой.
А мои «черные человечки» появились так. Случайно пролил на рисунок тушь, которая стоила 13 копеек за пузырек, рисунок выбрасывать не стал, а просто взял и обвел тушью контуры. Потом я узнал, что это называется контурная графика и так оформляли книги, она была очень популярна в Германии. Помню, когда был маленьким, бабушка водила меня через парк, где сидел дяденька и из черной бумаги вырезал фигурки людей за 25 копеек. У меня любимый поэт был Саша Черный, любимая песня Тhe Rolling Stones «Нарисуй это черным». Я все это объединил и всем стал говорить, что это мой стиль, тем более что никто в нашей стране в то время так не рисовал.
Квартира у нас была тогда очень маленькая, на первом этаже. Рисовал прямо на кухне, там же Маша (жена. — Прим. ред.) готовила обед, сидели друзья, я взял ложечку и зачерпнул не варенье, а тушь. Жена смотрит, а у меня все губы черные.
— Вы хорошо учились в школе?
— Был жутким разгильдяем. В классе 7-8-м умер папа, и мою крышу сорвало. Я, что называется, забил на школу, мама сама пошла в военкомат и попросила, чтобы меня призвали. Но 10 классов я закончил, в школе ни разу с той поры не был и больше нигде не учился. Парадокс заключается в том, что однажды моя приятельница, у которой сегодня учится там дочка, сообщила, что теперь мой портрет висит на стенде «Известные люди нашей школы».
Таких, как я, в 80-е годы ходило по Москве множество. Причем «МК» ведь была номенклатурная газета, принадлежала горкому комсомола. Люди годами работали за голый гонорар — одна картинка стоила 3 рубля. Для сравнения: в «Крокодиле» на обложке — 180 рублей, внутри журнала — 100-150 рублей, в «Литературке» — 20 рублей. Я к тому, что «МК» не выделялся гонорарами, но это была любимая газета московской интеллигенции. На 7-м этаже был кабинет, где сидела милая женщина и решала, что пройдет в печать. Когда она хохотала и говорила: «Ну что ты, Лешенька, как такое можно печатать», я понимал, что это не пройдет. Но даже тогда, при Советской власти, мы позволяли себе хулиганить. Через полгода после того как я начал сотрудничать с «МК», Гусев перевел меня на ставку.
В 1991 году кабинета на 7-м этаже вдруг не стало. Не стало цензуры, то, что выходило, редактор смотрел сидя где-то в самолете, когда это уже было напечатано. В ельцинскую эпоху у меня были напечатаны все картинки, которые до этого не проходили. Иной раз мы отрывались так, что волосы дыбом встают.
— Что сейчас вам запрещают рисовать? Кто дает задание и откуда берете темы? В одном из интервью вы говорили, что «МК» заключил с вами контракт. Вот объясните, какие такие должны быть условия контракта, чтобы человек согласился рисовать каждый день для одной газеты 30 лет подряд.
— Карикатуры — единственное, чем я занимаюсь и на что живу, страшно устал, каждый раз собираюсь уходить, но уходить некуда. В принципе 30 лет я рисую одно и то же, каждое утро примерно догадываясь, что сработает — рубль упадет, инфляция подскочит, Дума чего-нибудь отчебучит, менты, прокуратура. Ничего специального для своей работы я не делаю, разве что смотрю иногда телеканал РБК и сравниваю с тем, что происходит вокруг. Как смеялись в свое время над Брежневым!
Парадокс нынешнего времени я считаю в том, что, казалось бы, все есть в Интернете, нажми кнопку и внимай, но люди по-прежнему смотрят спектакли по телеку и верят им. Что касается контракта с «МК», он запрещает рисовать и печататься в любых других печатных изданиях. Запрещено рисовать свастику, средний палец, государственные символы в первозданном их виде. Последний бастион — попы (ударение на первый слог. — Прим. ред.), но и они уже под угрозой. Поэтому если что — у меня в запасе всегда есть 20-30 картинок, которые можно подобрать к любым текстам.
— То есть вы можете отказаться от заказа?
— Конечно. За мной всегда остается право выбора. Сразу говорю: ребята, это не мое. На самом деле все просто. Раздается звонок — плохо работает управляющая организация, нужна карикатура или коллаж. Журналистского текста нет, потому что он еще пишется, и лучше, что пишется. Так я ничем не связан. Газета подписывается в 6-7 вечера, а полшестого может раздаться звонок — давай. И я даю, благо есть Интернет.
Как и в 80-х, у меня и сегодня есть отдельная папочка «Непроходняк», которая ждет своего часа. Может, когда-нибудь и будет напечатано. Вообще технические возможности достигли такого уровня, что в редакцию «МК» не хожу, а с прежними коллегами встречаемся раз в год на могиле Димы Холодова.
— В кабинете Павла Гусева на самом видном месте висит маленький портрет Димы Холодова. Сейчас, через четверть века, у вас лично изменилось отношение к тем событиям? На вас как-то повлияло то, что произошло три года назад с редакцией сатирического журнала «Шарли»?
— За это время в «Новой газете», к примеру, погибло куда больше журналистов, и ничего с этим не поделаешь. Но Дима, он был удивительный человек и совсем не похож на журналиста. Не ходил на тусовки, не пил, одевался просто. Занимался не политикой, а военными проблемами, расследованиями. Наше здание расположено буквой Г, и прекрасно помню, как в тот день мы сидели в дежурке, а Димино окно было напротив нашего. И вдруг хлопок, повалил пар, и в это окно полетела бумага. Кто-то даже пошутил, что за новостями бежать никуда не надо — рядом трубу прорвало. И вдруг девушка бежит по коридору вся в крови и кричит: «Диму убили!».
Ему в тот день через камеру хранения на Курском вокзале передали чемодан якобы с документами. Я видел, как он шел с этим чемоданом. Он мог его открыть где угодно, хоть в метро. По Диминому делу были задержаны десантники, которые сначала признались, потом на суде отказались. В записной книжке министра обороны Павла Грачева нашли запись «Разобраться с Холодовым». Я ходил на этот суд, там было много странностей, включая тот факт, что судью на суд возила машина той военной части, где служили десантники. Их оправдали. Потом появился Путин, началась вторая чеченская кампания, и ни о каком суде уже не могло быть речи — это моя версия.
Гусев, кстати, советовал Диме оставить эту тему, говорил, что его поведут по ложному следу, но Дима был совершенно увлеченным и бесстрашным человеком, ездил в Чечню. Гусеву надо отдать должное, он все эти годы не только следил за кладбищем, но и выкупил место для всей семьи, помогает деньгами Зое Александровне. Димин папа недавно умер, остались только Зоя Александровна и старший брат Димы.
— Вы помните свою первую карикатуру?
— Первая политическая карикатура на живого политика появилась в «Огоньке». По болоту идет цепочка, тот, кто первый, пробует трясину и, только попробовав, машет всем, что можно идти дальше. Автора картинки не посадили, не расстреляли и даже не уволили, и это послужило всем сигналом. Моя первая политическая карикатура: «Премьер-министр Николай Рыжков, его тогда называли плачущим министром, стоял и плакал по пояс в воде, а на лодочке к нему подплывал Ельцин и вытирал платочком глаза». Сейчас на такое, наверное, не обратили бы внимания, а тогда три дня в редакции разрывались телефоны. Бедная секретарша меня возненавидела, потому что сначала звонили ветераны партии и жаждали, чтобы мне отрубили руки, потом звонили либералы с демократами и горячо меня поддерживали.
С того дня я со своими веселыми картинками начал отвоевывать все более серьезные страницы, и это было неожиданно. Одной из первых картинок в «МК», которая продвинулась с последней страницы вперед, стала карикатура человека, у которого очки из кирпича, и, когда они разлетаются, там наполненные ужасом глаза от того, что он видит на самом деле. Кстати, коллажи на первой полосе стоили уже не 3 рубля, а 7.
— Политики в картинках — они как-то менялись? С Рыжковым и Ельциным все ясно, никто по-другому тогда и не думал, а Путин? Он в ваших картинках менялся за эти 18 лет?
— В 90-е Ельцина, Хасбулатова, Черномырдина по 8 раз на дню рисовал, и понимаю, что это как ходить по кругу, развития нет. Однажды задумал книжку, начал смотреть архивы, а у меня сплошная политика, Ельцины и Черномырдины. Путин там тоже был. Есть картинка, где Путин входит на пьедестал почета и его фигура вырастает в памятник. Я пришел в ужас. То есть я сражался на баррикадах, каждый день ходил на них и стрелял в кого-то, и однажды понял, что с этим надо как-то заканчивать. Я даже просил «МК» — дайте мне что-то неполитическое. Я сказки очень люблю, вечные темы. Картинка с политическим лицом живет 1-2-3 дня, а эти картинки вечны. Сейчас я почти не рисую картинки с лицами, хотя есть исключения.
Как-то мои друзья в Лондоне предложили сделать там выставку, нашли спонсоров. Я сразу сказал, что политику разводить не собираюсь, отправил работы. И тут за три дня до отъезда мне звонит оттуда приятель с вопросом: а у тебя Путин есть? Я говорю, вообще-то есть, но я его специально не рисовал. Пришлось на скорую руку нарисовать картинок 10, которые англичане раскупили за первые же полчаса. К сожалению, у меня такая профессия, когда чем хуже, тем лучше. Однажды мне предложили подобрать иллюстрации к книгам. Получился Налоговый, Трудовой, Уголовный кодекс. Уголовный кодекс выдержал четыре издания, Гражданский — три, хотя книги получились довольно дорогими. Но главный коммерческий успех принесли мои комиксы. Есть у меня приятель — официальный алкоголик Российской Федерации, он написал книжку «Бухло», а я ему комиксы нарисовал. Недавно он мне позвонил и предложил сделать книжку «Бодун».
— Такое ощущение, что выставляемое напоказ ваше алкогольное пристрастие — это больше образ, чем правда. Ну не может алкоголик работать каждый день в течение 30 лет. Почему в книжных магазинах Москвы нет ваших книг? Вы когда-нибудь боролись за свои авторские права?
— Все книги раскупили. За авторские права я не боролся, потому что, во-первых, этим должен заниматься тот самый юридический отдел «МК», и он занимается. Во-вторых, отношусь к этому спокойно. Больше всего меня поражает, когда ЛДПР, какие-то коммунисты, к которым я никогда не заглядывал, используют карикатуру, но стирают с нее мою фамилию. Был смешной случай — однажды в мой почтовый ящик кинули листовку с моей картинкой. Я отправил картинку в «МК», пусть разбираются.
— За 30 лет вы так и не поменяли свой необычный внешний вид. Вас узнают на улицах? Пишут письма благодарные читатели?
— В 90-х узнавали. Тогда я выступал по телевизору, но не как художник, а как футбольный фанат команды ЦСКА. Письма в газету пишут, но из Бурятии ни разу не было. Когда письма в редакции накопятся, оттуда звонят и просят забрать. В основном люди жалуются на все подряд так, словно я народный заступник какой-то. В соцсетях меня одолели поэты — молодые гении, которые хотят издать книги непременно с моими иллюстрациями. Начинаешь рисовать, и выясняется, что кроме стихов там нет ничего — ни договоренности с издательством, типографией. Книжек 10 у меня зависло таким образом, и каждый раз я наступаю на те же грабли.
— Композитор Софья Губайдуллина живет в Германии, а в Россию приезжает на свои концерты. Возникало желание уехать?
— Если брать международную тему в мире карикатуры, то везде все одинаково. Европа рисует арабов, мы — америкосов и так далее. Ничего не поменялось: у них шпионы, у нас разведчики, и это тоже одна из причин, почему я стараюсь рисовать на отвлеченные темы. В 2000-х меня звали работать в Германию. Друзья и сейчас зовут в Лондон, приезжай, живи, устроим тебя в газету для русских. Но одно дело приехать с деньгами на неделю и совсем другое там жить. Я пытался сотрудничать с иммигрантской прессой в том же Лондоне, Нью-Йорке, но мне неинтересны их проблемы. Несмотря на то, что есть Интернет и все доступно, карикатуристу надо жить и быть там, про что он рисует.
Я очень долго не хотел ввязываться во все технические новинки, не выходил в Интернет, долго не работал в фотошопе. Методом тыка как-то все освоил. Очень удобно, с одной стороны, можно неделями вообще не выходить из дома, что, собственно, я и делаю. Наблюдаю, как реальная дружба перерастает в виртуальную. С другой стороны, живого общения не заменит ничто. Хорошо хоть я к друзьям-музыкантам иногда выбираюсь на концерты. А есть люди, с которыми общаешься только по Интернету, и однажды понимаешь, что не видел их много лет и, возможно, уже не увидишь никогда.
— Успехов вам, и ждем карикатуру про Байкал!
