Она полностью деревянная и лишь некоторые узлы металлические, кованые, — сообщил Мардваев. — Принцип работы основан на делении зерна по фракциям в зависимости от веса под действием ветра».
Сейчас веялку увезли на реставрацию в Улан-Удэ. А ганзуринцы по этому поводу переживать не стали. У них там в окрестностях этих артефактов как собак нерезаных. За каждым не уследишь. Иконы, монеты, сундуки, старинное кладбище…
Корреспондент «МК» в Бурятии» отправился в Ганзурино смотреть на местные исторические ценности. Оказалось, смотреть почти и не на что. Зато здесь люди хорошие да природа красивая.
Икону увезли, утварь забрали
От Улан-Удэ ехать в Ганзурино 70 километров. Сначала ты рулишь по кяхтинской трассе, потом около Оронгоя сворачиваешь и трясешься по узенькой асфальтированной дороге.
Сперва тебя сопровождает оронгойская свалка с левой стороны и железная дорога — справа. Потом происходит чудо. Слева появляются горы, справа — Селенга. Пейзажи сумасшедшие.
Когда-то Ганзурино было богатым селом и считалось крупным промышленным центром Забайкалья. Тут работали кожевенный и стекольный завод, паровые мельницы, процветал огромный колхоз «8 марта», на Селенге стояла пристань, ходили теплоходы и баржи, до Тарбагатайской стороны и обратно курсировал паром. Давно все позакрывалось, остовы от заводов и колхоза стоят то там, то тут, мельницу снесло во время наводнения. Время от времени местные жители находят интересные вещи из прошлого, «великолепного века» Ганзурино. Но почти сразу артефакты переезжают куда угодно, но в селе не остаются.
— Несколько лет назад у нас тут в окрестностях кладоискатели наткнулись на редкую икону, — показывает мне газетные вырезки Галина Панькина, ганзуринский библиотекарь. — Называется «Огненное восхождение пророка Илии». Таких в мире всего три. Как попала в село — никто не знает.
Галина Васильевна к моему приезду приготовилась основательно. Собрала все упоминания о Ганзурино в СМИ. Упоминаний много. А вот где, например, икона с Илией — Галина Васильевна не знает. И никто в Ганзурино точно не знает. По слухам, увезли в церковь в Улан-Удэ.
В селе регулярно находят всякие старинные вещицы. За двести лет с лишним тут много кто пожил. Можно музей открывать. Но музей никак не откроется, потому что артефакты из села утекают.
— Нам местные жители принесли маслобойку, утюг, прялки и сундук. Больше ничего нет. Маловато для музея-то! — рассказывает директор ганзуринского сельского клуба Ольга Маркова. — Но вот однажды женщина с Оронгоя собирала у ганзуринцев утварь для музея.
— А где все это теперь?
— Не знаем, — отвечает мне Ольга. — Надо выяснять.
— А в Оронгое есть музей?
— Нет.
Из исторических достопримечательностей в Ганзурино есть крохотные остатки кладбища царских времен. Его мне показывает библиотекарь Галина Васильевна с дочкой Машей. Мы выходим из библиотеки и лезем на пригорок. Вдалеке — бетонные остатки от колхозных теплиц. Когда-то на месте захоронений «8 марта» распахал землю, поэтому сейчас кладбище представляет собой просто десяток могильных плит, разбросанных там-сям. Только на одной видно, кто был похоронен. «Верхнеудинская мещанская жена Евдокия Григорьевна Дьячкова. Родилась в 1821 году, умерла в 1881 году на 61-м году», сообщается на плите. Это единственная историческая достопримечательность, которую я за весь день пребывания вижу в Ганзурино.
Умерло пятеро, не родился никто
Современная достопримечательность села — магазин. Он единственный. С часу до двух магазин закрыт на обед. Через дорогу от него — Селенга. Рядом с обеденным перерывом мнется пара — женщина и мужичок, оба в черном, оба помятые. Видно, что днем пятницы их жизнь не задалась, и ребятам срочно надо опохмелиться. У мужичка — желтый пакет, который трепещет в его руках.
Я торможу возле магазина. Ганзуринец приободряется и бодро устремляется ко мне.
— Чебак! Чебак! — кричит он мне, добегает и показывает, что внутри пакета. Там свежевыловленная рыбешка, черная, помятая. — 200 рублей давай! Нет? 150! Нет? Стольник отдай. Ну, полти-и-и-инник...
Еще минуту назад я хотела зайти в магазин и спросить, что чаще всего покупают жители Ганзурино. А сейчас уже не хочу, сейчас уже все понятно. Хлеб в село привозят раз в два дня. Алкоголь продается здесь всегда.
— Пьют много, — качает головой фельдшер Татьяна Мамаева. — Сил уже нет. Сильно меня пьянство раздражает. Особенно женщин, особенно молодых.
Фельдшерско-акушерский пункт стоит сразу за магазином. Справа — сельский клуб и библиотека. Чуть дальше по дороге — общеобразовательная школа. Это центр Ганзурино. Главная (и почти единственная) улица называется просто и понятно — Набережная. По правой ее стороне течет Селенга, по левой — стоят добротные дома. Основная масса населения — пенсионеры. Чуть-чуть молодежи, чуть-чуть детей. Чиновников тут нет. Ближайшие административные органы расположены в селе Оронгой. Ганзурино относится к муниципальному образованию «Оронгойское», поэтому сюда часто приезжает глава МО Жамсо Цыренжапов. Ганзуринцы ничего плохого про него не говорят.
— Амбулаторию нашу починили года четыре назад, — говорит фельдшер Мамаева. — Ой, вы бы видели, что было до этого. Ужас! Мерзли зимой страшно. А теперь — батареи. Еще кардиограф вон стоит, небулайзер есть. Живем.
Живем-то живем, но потихоньку Ганзурино вымирает. В прошлом году в селе не родилось ни одного малыша. В этом — всего один. На ребенка решилась семья, у которой уже трое детей. Беременных женщин в Ганзурино сейчас нет.
— Зато я недавно ездила на учебу на полтора месяца, — вздыхает Татьяна Федоровна. — За это время тут умерло пятеро. Один спиртным отравился, у одного — онкология. И три бабулечки, совсем старые были.
10-го класса нет, а в 11-м — два человека
Сейчас в Ганзурино живет 400 человек, а прописано 650. В местной школе числятся ровно 60 детей. Дошколят — чуть больше десятка. Совсем маленьких можно по головам пересчитать. В школе самый большой класс — четвертый, в нем учится 11 человек. Десятого класса нет, все девятиклассники с прошлого года решили забыть про учебу и податься во взрослую жизнь. В одиннадцатом — две девочки.
— Так вот пройдет несколько лет, — говорю я школьному директору Валерию Батожаргалову. Мы сидим в его кабинете, над креслом Валерия Балсановича — портрет сами знаете кого. — И кто у вас будет учиться?
— Мы делали прогнозы на количество детей в селе. И с фельдшером разговаривали по этому поводу, — разводит руками Валерий Балсанович. — Ну что сказать. Тенденций для увеличения рождаемости нет.
Что это значит, объяснять не надо. Сначала из школы сделают девятилетку, потом — начальную. Может, и начальная лет через 10-15 не понадобится. И все. Прощай, Ганзурино. Ведь, как сам директор говорит, «есть школа — есть село».
— Вот, правда, интересный факт, — не теряет оптимизма Батожаргалов. — К нам сюда дети иногда из города приезжают учиться. Родители в Улан-Удэ деньги зарабатывают, а мальчишки и девчонки у бабушек и дедушек живут.
Здесь к ЕГЭ можно лучше подготовиться, чем в городе
Живое свидетельство директорским словам я встречаю за этот день в Ганзурино несколько раз. Сначала в библиотеке сталкиваюсь с 11-летним Егором Васильевым. Он принес сдавать книжки про войну. Егор приехал в Ганзурино из Улан-Удэ, у него не городская прописка и в «столичную» школу мальчика не берут.
— Тут летом классно. Купаться можно в речке, — рассказывает мне Егор, когда я спрашиваю про его новую сельскую жизнь.
Потом я встречаю на Набережной (главной сельской улице, как вы помните) симпатичную молодую девчонку. Вот сразу видно — городская. Оказывается, та самая 11-классница. Одна из двух. Настя Мамаева переехала два года назад из Улан-Удэ, живет у бабушки с дедушкой. А бабушка ее — фельдшер Татьяна Федоровна, с которой мы уже разговаривали. Воистину все родственники друг другу.
— Зачем тебе Ганзурино? — недоумеваю я в начале нашего разговора.
— Я в Улан-Удэ училась в 33-й гимназии, — раскрывает мне тайны Настя. — Нас в классе было больше 30 человек. Внимание каждому ученику тяжело уделить. А надо же к ЕГЭ готовиться. С бабушкой поговорили, она и предложила здесь пожить.
Ради Насти ганзуринская школа открыла 10-й класс, девочка сначала училась в нем одна. Потом вернулась в село еще одна десятиклассница, учениц стало двое. Так они вдвоем добрались до финала — 11-й класс, скоро ЕГЭ.
— Нас готовят к сдаче, консультации проходят, ничем не отличается от городской школы, — рассказывает Настя. — А эффект больше. Индивидуальная же работа получается
— Скучаешь по Улан-Удэ?
— Первое время очень тяжело было. Сейчас легче. Да и на выходные я в город уезжаю. Вообще в Ганзурино гораздо спокойнее, чем в городе.
Настя после окончания школы уедет в Новосибирск поступать на юриста или журналиста. Вторая выпускница думает о колледже в Кяхте. Вернутся ли они потом в Ганзурино? А вы как думаете?
Хороший дом, только крыша начала рассыхаться
Село Ганзурино находится в красивейшем месте, но перспективы его не очень радужны. Местные жители разнятся в оценке своей жизни здесь. От «полный мрак, куда село катится» до «жить можно, и вообще мы арбузы даже тут выращиваем». Даже одна из старейших жительниц Ганзурино — 91-летняя Клавдия Соловьева в разговоре с нами переходит от полного пессимизма к некоему мечтательному оптимизму.
— Сейчас Ганзурино загажено. Наверное, нас всех скоро тут завалит сором. Что делается-то! Хотя живем более-менее. Я вот сегодня в магазин ходила. Яблоки брала. Нога болит, но хожу, хожу все равно.
Клавдия Ефремовна почти 40 лет проработала в селе фельдшером. В 1946 году после окончания училища приехала в Ганзурино — и осталась. Приняла на дому 150 родов.
— После войны как посыпали наши бабы, — вспоминает она. — В одно время все забеременели.
Сейчас Соловьева живет одна — в синем симпатичном домике, который когда-то построил ее муж. У нее двое детей. Внук Клавдии Ефремовны Николай Емонаков — нынешний заместитель министра культуры Бурятии. Он сам вырос здесь и периодически приезжает навестить родственников. Бывает и у Клавдии Ефремовны.
— Дети зовут меня к ним переехать. А я не хочу. Все-таки 70 лет здесь прожила. Да и дом хороший. Крыша вот только начала рассыхаться.
Я прощаюсь с Клавдией Ефремовной и выхожу на Набережную. И вот что понимаю.
Село Ганзурино — хорошее село. Крепкое, с богатой историей, с красивой природой, с интересными людьми. Только крыша начинает у этого села рассыхаться. Как и у всех сел и деревень Бурятии. Помаленьку, пока помаленьку. Но скоро этот дом под названием «село» может совсем развалиться.
Только факты
«Казаки были, да боятся теперь о них рассказывать»
Ганзурино — многонациональное село, живут и русские, и буряты. О казачьих корнях многих семей здесь ходят слухи. А руководитель местного образцового казачьего ансамбля «Отрада» Мария Корнеева рассказала, что все так и есть. Село — казачье, а многие старики скрывали это, чтобы при Советской власти им за это не попало.
— Многие отрицают, что Ганзурино — казачье село. А я знаю, отец рассказывал. Я специально к нему подошла, попросила, чтобы он поделился тем, что помнит. У нас давно здесь жили казаки, они не хотели воевать, хотели жить мирно. Жен с Тарбагатая привозили, семейских. В гражданскую войну семеновцы практически сожгли село — как раз из-за того, что Ганзурино казацким считалось. И все — люди стали бояться говорить о своих корнях. Многие до сих пор не знают. Старики молчали до последнего, при Советской власти — особенно.
Я сама узнала, что казачка, когда мне лет 20 исполнилось. Когда при мне пели казацкие песни — кровь играла. А понять не могла — из-за чего. Отец, когда сказал, все понятно стало.
В 2000 году мы с сестрой здесь казачий ансамбль открыли. Сейчас много детей занимается. Я в последнее время прошу, чтобы ребята расспрашивали дедушек-бабушек о своих корнях. Память же.
Собирались у костра и курили трубку «ганзу»
Появление Ганзурино окутано многочисленными легендами. Самая популярная такая. Давным-давно большой бурятский род кочевал по берегам Байкала. Набрели люди на большую реку, которая впадала в море. Поднялись они по реке вверх и наткнулись на другую реку, которая впадала в нее. Богатства в той долине были несметны, зверя водилось видимо-невидимо, а птицы и того больше. Так понравились им здешние места, что решили они остаться.
Поставили на берегу реки юрты. Занимались скотоводством и охотой, ловили рыбу. По вечерам собирались у костра, и старейшина рода рассказывал легенды и сказки, не выпуская из рук курительную трубку, называемую ганзой. И прозвали его Ганзой. И деревня теперь называется его именем — Ганзурино.
