Татьяна Вежевич, отвечая на вопросы «МК в Бурятии», рассказала, с чем ей приходилось сталкиваться, защищая права детей.
- Татьяна Ефимовна, как вы оказались в должность детского омбудсмена, и как вообще в Бурятии появился уполномоченный по правам ребенка?
- В 2010 году мне предложили этот пост. Тогда говорили, сложность будет заключаться в том, что выявлять нарушения и требовать их устранения мы должны не с граждан, а с органов власти. Я не представляла сложности этой работы, и что такие нарушения могут быть. А из полномочий у нас - сбор информации для главы и подготовка документов. Но мы заявили о создании института и должны были как-то отстаивать свои полномочия. Мы заключили соглашения с надзорными органами. Это они могут штрафовать, наказывать, проверять, а у нас в положении об уполномоченном этого прописано не было. И во многом до сих пор я превышаю свои полномочия, мы стали решать вопросы, выходя за рамки.
- Как далеко приходилось выходить за рамки полномочий?
- У нас был уникальный случай - вывоз из Таджикистана пятилетней девочки. По сути, тогда должно было сработать министерство иностранных дел. Но маме отказали, таких, дескать, много. Тем более, ее увез отец. Нам пришлось самим найти девочку. Мы в один день сделали паспорт для той девочки по одной любительской фотографии. Других не было у мамы. Собрали деньги на билет, потом написали письмо всем компетентным органам Таджикистана! Прошу содействия для такой-то гражданке Российской Федерации в возвращении ее и ее детей. Это хорошо, что таджики на русском языке не читали этот документ. Ну кто такой уполномоченный при таких-то моих полномочиях? Девочку помог спрятать участковый. Мы отсюда договорились с послом. На посольской машине он привез их в аэропорт. Этот муж заявил, что встретит ее, прибьет, а ребенка отберет. Нам пришлось выяснить судьбу этого мужчины. Оказалось, на него было заведено уголовное дело об изнасиловании, а сын хочет поступать в школу МВД. Мы ставим ему условие - либо оставляете в покое женщину с детьми, либо мы требуем пересмотра дела. И тогда вашему сыну в МВД дорога будет закрыта. Он отстал. Можно это тогда было назвать шантажом?
- Вы редко и мало говорите о своей работе. В среднем в СМИ появляетесь по разу в месяц. Почему вы мало рассказываете о детских проблемах?
- Вот, все говорят, что в колокола надо бить. Так мне с утра до вечера можно стоять на площади и кричать. Здесь произошло, там произошло! Здесь ЧП! Сейчас два ребенка в один день утонули. В этот же день отец пятилетнего ребенка задавил на смерть. Я могу собрать прессу. С другой стороны, а что я расскажу? Мне же нужно не просто дать факт, нужно, наверное, рассказать о шагах, мерах и так далее. Когда происходит ЧП, мероприятия длятся не один месяц. А когда совершено преступление в отношении ребенка, я тем более не могу об этом говорить. ЧП случилось – сажусь и еду.
- Какие наиболее заметные детские вопросы вы смогли решить?
- В свое время мы проверяли детский дом в Баянголе. Это был дом интернат для умственно отсталых детей. Там были преимущественно сироты. И мы выявили нарушение, когда 3,5 миллиона с лицевых счетов этих детей были сняты на ремонт учреждения. Почему за счет детских денег? Мы добились, чтобы эти деньги все были возвращены на лицевой счет, и они вернулись. Мы часто проверяем детские дома, там всегда много нарушений было, особенно в первые годы моей работы. Но мы навели там порядок и у нас прекратились бунты. Первые бунты были в Бичурском детском доме, Каменском, на Верхней Березовке. Мы вообще тогда думали, что можно потерять контроль над детскими домами, потому что жестко там криминал сел. Мы же все это дело прекратили, потому что в каждый детский дом я вывозила все субъекты профилактики и всем мы давали поручения. Все брали на жесткий контроль. Туда каждый день кто-то приходил с проверками. Детей объедали, обирали. А воспитатели, в основном, женщины. Что они сделают?
- Что вы делаете, когда не знаете, чем помочь?
- Государство сиротам дает только то, что по норме необходимо. Условно говоря, пару носков, белье и так далее. Приехали в детский дом в Бичуру, там было ЧП. Я переговорила с каждым ребенком. А что вам не хватает в детском доме? Накормлены, одеты. И мне девчонки тогда сказали правильные слова. Татьяна Ефимовна, вот мы государственные, в школу ходим, а там домашние девочки. У всех девочек есть красивые блокноты, ручки с цветной пастой. У них красивые заколки, сумки, косметички. А у нас нет ничего. И это чистая правда: у нас же не предусмотрены сметой такие расходы. Мы сюда приехали, а к нам предприниматель пришел и говорит: «Знаете, я хочу помогать детскому дому. Скажите, как и чем?». А я когда с детьми разговаривала, записывала. Ивановой надо то-то, Петровой - то-то… Он съездил с моими специалистами и все закупил.
Мы и сами решили создать свой благотворительный фонд «Надежда» по приобретению жилья сиротам, но, к сожалению, не всем, а многодетным. В 2015-ом году создали и первый дом купили. Средства собрали на марафоне, который мы проводили. Вот, то, что собрали, на это и купили.
- Есть мнение, что ваше имя имеет магическое влияние на государственные органы. Вы способны оказать на них давление. А вам давление испытывать приходилось?
- Система защиты чиновников у нас срабатывает намного быстрее, чем защита гражданина или ребенка. Стоит только выйти на кого-то чиновника, начинаются звонки. До 14-го года на меня пытались оказывать давление. Но все прекрасно знают, что я человек твердый и принципиальный, мне от этого легче. Если не занимаешь чью-либо сторону и не идешь против совести, проще жить и работать. Я не от кого не завишу. Я ни одному чиновнику ничего не должна. Мы работаем честно. И тех, кто работает честно, я называю партнерами. Нас еще тогда Павел Астахов учил, что всегда надо стоять на букве закона, и тогда нас никто не сможет сдвинуть и повлиять на наше решение.
- Чиновники часто нарушают права детей?
- Мы часто судимся с органами власти. Недавно выиграли суд по одной ситуации в Железнодорожном районе. Мать умерла, и старшая девочка осталась с двумя младшими. Оформляет опекунскую семью, что не оплачивается. Она говорит, я больше не могу, сама только начинаю работать, а у меня никого больше нет, кроме этих двоих младшеньких. Мы предложили перевод детей в приемную семью, которая оплачивается. Органы опеки встали в позу: не положено, нельзя, давайте через суд, ну, мы и пошли. И выиграли. Орган опеки и попечительства, который должен защищать детей, а мы с ними судимся. Точно также, как по жилью детям-сиротам. В мою компетенцию это не входит. Они взрослые люди - 25-30 лет. И они по разным причинам к нам тоже обращаются. И на заявительной основе я с ними работаю. Мы готовим исковые заявления в суд, бесплатно, вместо адвоката пишем. У меня таких около сорока заявлений. И все их выиграли. Мы судимся, а на стороне ответчика - министерство социальной защиты.
- Почему вы все время говорите «мы», если уполномоченный по правам ребенка в Бурятии один?
- А как специалисты мои работают? У нас сейчас тысяча обращений в год. А когда мы начинали, было всего двести. Мне очень повезло с моей командой. У меня всего два специалиста, но они очень сильные юридически. Одна работает девять лет и уходить не планирует. Вторая поменялась, потому что ушла в декрет. У меня текучка с водителями. Они не выдерживали ритм, потому что выезды, выезды, выезды. И машина самая грязная в гараже.
- Вы ведь доктор наук. Единственный доктор среди уполномоченных по правам ребенка в России. У вас хватает время заниматься наукой?
- Сейчас нет. Но мы работаем с утра и до тех пор, пока работа не кончится. И то, что мы делаем, наукой не изучено. Я подумываю обобщить это все. Сегодня мало работ, связанных с институтом уполномоченного. На пенсию выйду, займусь.
- Татьяна Ефимовна, не могу не спросить о скандале с зарплатой в 150 тысяч рублей.
- Я этих денег никогда не получала. Это же новый закон. А скандалом все что происходит можно назвать, наверное, только потому что с новым законом, должность уполномоченного по правам ребенка в Бурятии становится политической.
