Пообщаться по телефону у нас получается лишь между сменами. Времени для беседы — всего ничего: перед очередным дежурством девушке надо отдохнуть. Но и за полчаса мне удается разузнать о том, как в «красной зоне» выживают и дышат тяжелые пациенты с коронавирусной инфекцией. И понять главное: по обратную сторону дверей с предупредительной табличкой идет отчаянная борьба за людей, которой иногда мешают они же сами.
По долгу службы и зову сердца
— Пришла я сюда по собственному желанию. Ну и из корпоративной солидарности, — признается Анастасия (имя рассказчицы изменено по ее просьбе. — Прим. ред.) — Очень уж медиков не хватает. Порой в реанимации трудятся вдвоем, а то и поодиночке. Узнала об этом от врачей — звали к себе на подмогу. Решила, что надо поддерживать друг друга.
…И заступила на месячную вахту. Но прежде — отвезла детей к бабушке. Ведь чтобы работать в стационаре, нужно проживать в доме или квартире одному, добираться до места на своей машине. А коли такой возможности нет, можно поселиться в расположенном неподалеку общежитии с другими медработниками и попроситься в попутчики к коллегам с личными авто.
Вот и Настя на «железном коне» захватывает по дороге из отдаленных микрорайонов собратьев в белых халатах, которые около тридцати минут меняют их на защитное одеяние, когда заходят в «зеленую зону». Здесь же каждую неделю сдают тесты на коронавирус. И если через сутки получают смс о положительном результате, отправляются либо на самоизоляцию домой, либо — в «ковидник» на Верхней Березовке.
360 минут
— Самый трэш — облачение в противочумный костюм и нахождение в нем шесть часов! — делится медсестра. — Раздеваешься до майки и лосин. Надеваешь байковую пижаму — штаны и куртку — приматываешь скотчем. Засовываешь штанины в носки — приматываешь скотчем, как и рукава к перчаткам меньшего размера, чем собственный, чтобы плотно прилегали (ногти я спилила по максимуму). Убираешь волосы под шапочку. Напяливаешь резиновые сапоги — тоже меньшего размера, дабы не хлябали, а ты — не запиналась, когда наматываешь километраж по коридорам да лестницам. Сверху — комбинезон, на голову — четырехугольную косынку с прорезями, а на лицо — респиратор и пластмассовые очки. Натираешь их мылом или пеной для бритья, чтобы не запотевали. Натягиваешь капюшон, опять — перчатки и вновь приматываешь скотчем. Это — твои руки. Подкладываешь вату под маску, прикрепляешь проволокой и пластырем. Нигде не должно быть никаких дыр! Абсолютная герметичность! Иначе заразишься. От «амуниции» под глазами и на переносице остаются синяки — вывожу их бодягой. Накануне не пьешь и даже не ешь — разве что раз за сутки: в туалет-то не сходишь… А если захочешь, то терпишь…
«Упаковавшись» тщательным образом, медики пересекают «пограничную линию» и принимают смену, отмечая поступивших в реанимационное отделение, переведенных в обычное и ушедших в мир иной. Дежурство начинается с трупов и заканчивается трупами. Умирают не только пожилые с сопутствующими заболеваниями, но и молодые — без них. Несколько дней назад скончался 54-летний больной-хроник и 37-летний — здоровый. Но и к смерти привыкаешь, говорит моя собеседница.
— Мы не сидим сложа руки ни на одну минуту из трехсот шестидесяти — проводим на ногах все время. Изучаем листы назначения, ставим уколы и капельницы, даем таблетки, проводим процедуры, делаем снимки легких, берем анализы, меняем одежду и постель, приносим «утки» и выносим ведра, дезинфицируем отходы жизнедеятельности. И так — по кругу. Пациенты взрослые у нас. Разделения по полу нет, женщины и мужчины зачастую — на соседних койках. Многие напрягаются из-за того, что не видят лиц медработников — только имена, написанные на пластыре, приклеенном к костюму. Называют нас «космонавтами». Ухаживаем за ними безостановочно — переодеваем, кормим, поим, поддерживаем жизнеобеспечение.
«Им просто хочется дышать»
Родственники привозят передачи, которые принимаются через специальный шлюз, а на кухне готовят повара. Больные кушают из одноразовой посуды. В пластиковых контейнерах привозится еда — разная для всех. Стол №10 — для тех, кто выписался в простую палату, сами справляют нужду и принимают пищу, №9 — для тех, кто лежит под кислородными масками и, периодически приподнимая их, ест с ложечки (на их кормление уходит час-полтора).
И, наконец, зондовое питание, поступающее по стержню, проходящему сквозь нос в желудок, при помощи шприца Жане — для тех, кто находится на аппаратах ИВЛ при сильном поражении дыхательных органов. Они плохо видят и слышат, почти не говорят— только мычат, не двигаются и «ходят» в памперсы. Круглые сутки санитары, медсестры и медбратья следят за тем, чтобы эти пациенты не сняли пульсоксиметры, не вырвали трубки и не погибли.
— Им просто хочется дышать. Представьте: как рыбки хватают воздух. Когда приходят в себя и начинают кушать — уже огромное счастье. Однажды мужчина сделал огромный шаг — самостоятельно встал с кровати. Для него это было равносильно полету на Луну — вот как описал свои ощущения. Хвалишь за каждый маленький подвиг. Говоришь: «Деда, повернись, руку сожми, глазами поморгай. Давай голову поднимем, лекарство выпьем. Молодец! Надо жить! Надо помогать нам!».
А не мешать и не «загружать» попусту, чем занимаются некоторые подопечные. Настя вспоминает: один раз к ним положили изнеженную 32-летнюю девицу, которая регулярно устраивала истерики врачам и бесконечно разговаривала с мамой по стационарному телефону, единственному на все отделение. Другой раз госпитализировали «важную шишку», чья фамилия слишком известная, чтобы ее называть. Гражданин «гнул пальцы» и требовал провести влажную уборку в 12 часов ночи, невзирая на то, что медперсонал падал от усталости к тому моменту.
Как правило, зараженные, которые четко выполняют указания, идут на поправку, а которые игнорируют рекомендации — например, упорно переворачиваются вместо того, чтобы спокойно лежать на животе — платят жизнью. Прежде чем покинуть этот мир, они «чистятся» — долго испражняются. В физиологические отверстия умерших помещается хлорированная вата, а их тела заливаются хлорной известью, кладутся в черные пакеты и отвозятся в морг.
«В» значит «взаимопомощь»
— Мы, медики, держимся вместе и все делаем сообща, даже приходим и уходим, — рассказывает Анастасия. — Независимо от того, знакомы между собой или нет, здороваемся, и, если раньше не узнавали друг друга в СИЗах, то теперь не узнаем без. Бывалые поддерживают новичков. Правда, многие из них не выдерживают, особенно те, кто приходят из поликлиник. Как-то с нами работала молоденькая медсестричка из Бичурского района. Кое-как сумела надеть ПЧК, а когда зашла в реанимацию и там увидела больных на аппаратах, начала задыхаться в респираторе и плакать. Вывела ее в коридор, еле успокоила и всю ночь помогала — ничего не умеет! Сказала: «Пусть увольняют, больше не выйду!». И не вышла...
После долгих лет работы в медицинском учреждении сама Анастасия не испытывает особого страха на тридцатидневном «посту» в ковидном стационаре, философски рассуждая: «Чему быть, того не миновать». Хотя в свои 40 лет с «хвостиком» и больным сердцем с рождения подвергается серьезному риску. Мрачно шутит: «В случае чего ехать недалеко». И добавляет: «Мой 19-летний племянник учится на врача в Иркутске. Летом стажировался в «ковиднике» и сейчас вернулся туда же. Невестка плачет. Он терпит. Я делюсь лайфхаками».
…А когда выходит из «красной зоны», проходит обработку дезинфицирующими средствами, снимает обмундирование, отправляющееся на «прожарку», моется в душевой и одевается в гардеробной. Едва освободившись, словно последний раз пьет воду — прямо из-под крана, чего не делала всю жизнь, а, оказавшись на улице, глотает свежий воздух и не может надышаться. На ближайшие 12 часов она относительно свободна. Но за полсутки успевает лишь приехать домой, поспать и уехать на работу. Ну и перекусить, если купит или сварит что-то нехитрое. Завтра в час ночи она заступит на смену, которую отработает к семи утра.
— Посмотрим, на сколько хватит меня. Не найдут замену спустя месяц, возможно, продолжу работу.
— Наверное, сильно скучаете по своим ребятишкам?
— Постоянно общаюсь с ними через Вайбер. В какой-то степени дочка заменяет сыну меня — постоянно находится рядом с братом, водит его в детсад, хотя сама учится в школе, да еще и на дистанционке. Но врачи так и будут находиться в разлуке с родными, пока окружающие не перестанут вести себя халатно и попадать в реанимации, где вынуждены убеждаться на личном опыте, что коронавирус действительно существует.
