На заре туманной юности я приехал в большой город. Он поразил, оглушил, растоптал мальчика-провинциала, за плечами которого школа и ноль жизненного опыта. Я и на самолете-то летел впервые! Вдобавок, авиабилет – тоже дефицит в то время! - удалось купить лишь на субботу. А общежитие предоставлялось с понедельника.
Мама дала телефоны. Как вы догадались, на том конце провода вежливо отфутболили. Другие номера не отвечали. Однако я не унывал: по рассказам старших пацанов, всегда можно перекантоваться на вокзале (так было в советское время, и я впоследствии не одну ночь коротал на лавках разных городов). Но на вокзале ко мне привязались два типа с явно криминальными намерениями, не без основания полагая у гостя столицы некой суммы (мама зашила ее в подкладку брюк).
Отчаяние привело меня к отелю, как сейчас понимаю, шикарному. С колоннами, тяжелыми шторами и табличкой «Reception» вместо совкового «Администратор». Швейцар отлучился в киоск и я, робея, ступил в сверкающий холл. На меня удивленно воззрились дяди и тети у стойки – должно быть, я представлял странное зрелище. Но мне было наплевать – настолько устал. Мест, разумеется, не было. Места только для иностранцев, было сказано кому-то громко. Даже командировочные не могли снять номер. Я задремал в кресле в обнимку с чемоданом. И тут швейцар выхватил жалкий чемодан провинциала и выставил его на крыльцо. Я побрел в ночь, куда глаза глядят.
Меня догнала женщина, пахнущая дорогими духами. Это была работница отеля, видимо, руководитель среднего звена, судя по форменному жилету с вышитым названием на английском языке. Мы вошли с ней в гостиницу со служебного входа. Там, в служебной комнате на диванчике я ночевал до понедельника. Питался сухой колбасой, которую дала в дорогу мама, а тетя Аня поила чаем с буфетскими булочками и собственным вареньем.
По молодости лет я не задавался вопросом, чем продиктована милость красивой русской женщины, холеной столичной дамы, в золоте и заграничных шмотках, к юноше с национальной окраины империи. Однако сообразил в понедельник, перед уходом, поблагодарить ее.
Администраторша на «ресепшене» равнодушно ответила, что Анна Аркадьевна на планерке.
- И чего это Анна с этим пугалом возилась? – услышал за спиной. «Пугалом» был я.
- Дык у нее сын в Будапеште в универ поступает!
Я понял все. Только проецирование «трудной жизненной ситуации» заставило мать взглянуть на чужого сына новыми глазами. Авось, подумалось тете Ане, и к ее чаду на чужбине, в европейской столице, где он тоже кажется провинциалом, отнесутся так же… По-человечески, что ли.
Это генетическая память России. Чаще ее пробуждает, увы, беда. Даже благополучные граждане, в мармеладе и шоколаде, вспоминают опыт предыдущих поколений, когда не только мармелада - хлеба не видели. И в одночасье осознают, что золото в шоколаде – вторично.
Но «по-человечески» вспоминают редко и потом забывают. Так устроен человек. Наверное, потому и придуманы памятные даты, чтобы не расслаблялись и не расслабляли ремни за обеденным столом.
Такие даты лепятся к маю, когда просыпается генетическая память о лишениях и гонениях прошлого. «Маяться в мае» - недаром говорят в народе. Это и Родительский день, чаще выпадающий ближе к маю. Это и День Победы. Вместе со светлой грустью ощущаешь на душе тяжкий груз. Есть аналогичные даты медицинского окраса – День памяти умерших от конкретного заболевания. Воистину праздники со слезами на глазах. Суть этих акцентов памяти - поставить себя на место другого.
Но почему ощутить чужую боль задумано в месяце, когда просыпается природа, светит солнце, щебечут птицы? Психоаналитики вывели странную закономерность. Число суицидов гораздо больше в теплое время года. Объяснение такое: разрыв между безоблачным небом и тучами на душе, между улыбкой флоры и плачем души, столь невыносим, что подталкивает к крайним мерам. Факт из того же разряда. В Швеции, признанной страной с наивысшим уровнем жизни, наибольшие цифры сведения счетов с этой самой благополучной жизнью.
А чтобы форс-мажор не побил градом размягченную западным комфортом головку, и мажор не стал минором - в унисон с похоронным хором за бугром придумали День спонтанного проявления доброты. День, падающий не на май, а на февраль. Но таки падающий. И сформулирован-то не по-нашенски. Хотя и тут логика для нас есть. В стылом феврале под колючими ветрами одинаково бедствуют бездомные люди и животные.
Говорят, доброта должна быть с кулаками. Лучше, думаю, с руками, когда левая рука не ведает, что творит правая. Человек должен быть настороже со своей темной половиной. Мы всю жизнь сдаем экзамен, круче ЕГЭ, на зрелость.
Пожалуй, милость в чистом своем проявлении действительно спонтанна. В людях живет доброта, но очень глубоко. Ниже сердца, ближе к пищеварительному тракту. Сытый голодного не поймет. И только образы прошлого или призраки будущего способны пробить обшивку, задубленную рынком толстую кожу – бронежилет души. Но и забугорная дата ущербна. Выходит, можно проявлять доброту от случая к случаю. Это когда за поданную корку хлеба требуют немедленной благодарности. И можно поставить галочку в отчете. В остальное время можно относиться к ближнему не по-доброму, так оно выходит. Но выходит боком.
Спонтанное проявление доброты. По-нашему, души прекрасные порывы. Ныне, в зоне комфорта, пушкинские строки чаще толкуют иначе. Вот и задушили. Наступив на горло собственной песне. Этот стон у нас песней зовется.
