«Спрашивала, где я купил такую толстовку», — поясняет Аркадий Перенов — человек, широко известный в творческих кругах в Улан-Удэ и, несомненно, выбивающийся из общего ряда.
В 61 год мужчина не только не выглядит на свой возраст, но и не чувствует себя на него. Работает дворником, увлекается музыкой, занимается поэзией и живописью и сохраняет свободу в мире ограничений и предрассудков. Бывает замечен не только на городских улицах с метлой и в наушниках, но и на культурных мероприятиях. О жизни Аркадия — в его рассказе корреспонденту «МК».
Справка.
Аркадий Перенов — лауреат всесоюзного конкурса поэзии 1979 года в Москве. Учился на отделении театральной режиссуры ВСГИК. Окончил высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М.Горького, когда ему было за 50 лет. Участвовал в проекте «Новые буряты» — поэтическом спектакле. Выпустил несколько сборников стихов и прозы. Печатался в альманахе «Дирижабль», журналах «Байкал», «Воздух», «Юность» и «Октябрь». Провел персональные выставки «Стекло-панк» и «Вместе с Сидом Вишесом». Рисует в стиле «наив» и признает примитивизм, обращаясь к разнообразным формам детского творчества и народного искусства. В его коллекции — десятки картин, некоторые из них украшают залы Центральной городской библиотеки им. И.К.Калашникова.
О себе и родных
— Родился я в городе Барнауле Алтайского края, где мои родители как молодые специалисты проходили практику. После моего рождения они вернулись в Улан-Удэ. Мать была торговым работником, отец — архитектором. Она родом из Костромской области, он — отсюда, бурят по национальности. И когда уезжал в другие города, всегда тянулся на малую родину. Как и я, хотя прожил в Нижнем Новгороде 13 лет и вел там активную молодую жизнь. Не хватало сопок и нашего бурятского менталитета с его народной участливостью. У нас очень добрые люди, могут спросить ненароком, о чем ты думаешь или почему грустишь. И это подкупает. Сейчас моя дочка живет в Новосибирске — окончила там университет, работает учителем, но считает Бурятию краеугольным камнем и проводит здесь все отпуска.
Об учебе и профессии
— Мы с друзьями были романтиками, до десятого класса играли в «войнушку» и мечтали стать геологами, археологами, космонавтами. Звезды сошлись так, что я посещал детскую литературную студию при Доме пионеров им. Постышева, ходил на секцию журналистики. Нас, школьников, определили в газету «Заря коммунизма» (ныне — «Тарбагатайская нива»). И мы, юнкоры, обслуживали Тарбагатайский район: ездили по бурятским селам и русским деревням, писали о рыбаках, докторах, овощеводах, механизаторах.
После я поступал в Литературный институт, но не имел для этого трудового стажа. И поскольку не хотел на заочное обучение — только на очное, приехал назад. А когда пришел из армии, поступил в институт культуры, на театральное отделение. Проучился четыре года, получил диплом преподавателя самодеятельного театрального коллектива. Во Дворце культуры на ЛВРЗ поставил дипломный спектакль «Снежок» о дискриминации негритянских детей. В нем играла девочка-школьница, которая ходила дома вымазанная черной краской — так сказать, вживалась в роль. Ее родители постоянно интересовались, долго ли осталось до премьеры — устали видеть ребенка чумазым (улыбается). А в клубе «Строитель» поставил «Вестсайдскую историю», где играли мальчик-саксофонист и ребята-брейкдансеры.
О творчестве
— Пусть никто не стоит надо мной, все мы ходим под Богом. Не считаю себя вольным художником — все равно отрабатываю какую-то барщину — поэтическую и художественную. С годами понимаешь: ты — никакой не гений и, наверняка, не останешься значимым поэтом и художником для потомков. Но пишешь, несмотря на все катаклизмы вокруг. Как близкие реагируют на мое творчество? Никак! Мы даже не обсуждаем эту тему. Я важен им как живой человек. И принадлежу к такому типу литераторов, которые не говорят о литературе дома. Однажды читал стихотворение жене, и вдруг воцарилась благоговейная тишина. Смотрю — а она спит! (Смеется). Не обижаюсь абсолютно. И не требую, чтобы домашние ходили на цыпочках, пока творю. Ведь все свои лучшие вещи я написал на коленке.
О музыке и кино
— Я — дитя Советов. Тогда не было рок-групп, только вокально-инструментальные ансамбли с вещами, созвучными «позднему» мне, 80-х годов с их перестройкой и откровенным дефицитом. Недавно с женой вспоминали это время и песню «На заре» группы «Альянс» — как смотрели молодежный телеканал и «завывали» ее при полном отсутствии голосов. Большое впечатление на меня произвел Борис Гребенщиков (признан минюстом РФ иноагентом). В музыкальном магазине «Мелодия» на будущем Арбате купил его диск «Дети декабря», очень запомнившийся хитами «Электричество» и «Иван Бодхидхарма».
А в целом на мои вкусы повлиял папа, чьи улан-удэнские друзья стали торговыми моряками и постоянно привозили дефицитные пластинки. Наверное, ни у кого не было такой подборки — The Beatles, The Rolling Stones, Andrea Boccelli. Мы буквально тряслись над нею. Я «тащился» и по немецкому диско — в период полового созревания наклеивал на казарменную тумбочку изображения C.C.Catch и Arabesque. Затем лавиной пошли итальянцы. В Улан-Удэ проходили дискотеки, и к нам, парням из «культурки», приходили девушки из «техноложки». Было интересно общаться друг с другом среди зеркальных дискотечных шаров и всеобщего любовного томления.
В музыкальном плане я всеядный. Сам тусовался с разными группами, например, в Нижнем Новгороде — с «Новыми воротами». Застал в том городе «Группу продленного дня» с молодым Чижом. На одну из вечеринок он надел белый свитер с красной надписью «Beatles». Подруга вышила мне такую же на коричневом самопальном свитере зеленой ковровой ниткой. И на другую вечеринку я пришел в нем. «Что, подражаешь?» — спросил Чиж. «Ну да!» — ответил я.
Иногда хватал в руки маракасы, но вообще не играл на музыкальных инструментах. Ходил на концерты и в нашем городе, слушал «Оргазм Нострадамуса» и даже не думал, что эти ребята оставят такую «рану» на всей стране. Лет десять тому назад подсел на рэп — Dr.Dre, Эминема, а лет шесть назад открыл для себя Хаски. Сначала его песни показались «гоповатыми», а потом понравились. Поставил бы этого исполнителя, который со временем «забронзовеет», после Егора Летова и Янки Дягилевой, но в один ряд с ними.
Огромное влияние на меня оказали фильмы, в том числе «17 мгновений весны» и «Бриллиантовая рука». У нас были четыре кинотеатра — «Эрдэм», «Дружба», «Октябрь» и «Прогресс». Билеты стоили около 25 копеек, но очереди возникали все равно. Кстати, не стеснялись — ходили и на индийское кино — на «Танцора диско», например. Наверное, искали те краски и атмосферу, которых не хватало в реальной жизни.
О поэзии и прозе
— Первое мое произведение оказалось политизированным. В 13 лет написал стихотворение «Портрет Ильича»: «Пробит был партбилет у комиссара/Залита кровью цвета кумача/Первая заглавная страничка/С силуэтом дорогого Ильича». Имел в виду Ленина, а родители думали, что Брежнева — как раз шла его эпоха. Отец ставил меня на стул, и я читал свое творение хохотавшим гостям.
Как-то мне попалась буденовка с синей звездой образца 20-х годов. Точно такая же была в «Неуловимых мстителях», где звучал «Сентиментальный марш» Булата Окуджавы. И потому это произведение я принимал на веру, как и множество других. А гражданскую войну вообще воспринимал долгое время как «шмоточник»: сразу представлялась Мурка в кожаной тужурке из песни тех лет.
Когда проходил службу в армии, встретил на перроне цыганку, которая нагадала, что стихи не принесут мне ничего, кроме страданий и странствий. Тем не менее выпустил пафосный сборник стихов «Бурятская Трансильвания» в московском издательстве «Стеклограф» объемом около 50 страниц и тиражом 300-400 экземпляров. И сборник прозы «Ацтекский календарь» на грант от министерства культуры Бурятии. Сейчас работаю над циклом «Итигэлов», где уже больше 400 стихотворений — не про Хамбо ламу, а «под» него: это имя несет «охранительную» функцию.
Некоторые темы обыгрываю с большой осторожностью. Например, к миру мертвых отношусь с огромным почтением. В Бурятии много мистических мест и куча аномальных зон, а сила слова очень велика. Сюжеты для своих произведений беру и в газетах — в том же «МК в Бурятии». Пишу про убитого таксиста — и вижу его, отправившегося в последнюю поездку. Ну и беру из личного опыта. Однажды поехали с семьей на дачу и не могли найти ключи от дома. А ночью приснился умерший отец и сказал, где они. Утром я пошел туда и нащупал связку в темноте…
…В Улан-Удэ не так мало литераторов. Периодически встречаемся своим кругом. Недавно ходил на творческий вечер Юры Извекова в Национальную библиотеку, куда пришли человек пятнадцать. Это нормально даже для Москвы. В 2019 году я выступал в столичном клубе, где было столько же народу. А в Нижнем Новгороде проходили ангажированные концерты. Однажды мы устроили вечер с рокерской подоплекой и живой музыкой в местном ресторане — пришли человек шестьдесят. Специально для него сочинил «Стих для друзей — живых и умерших».
О живописи
— Все мои картины — кустарное и непрофессиональное баловство. Но, как говорил отец в утешение: «Наверное, и такие люди нужны Богу». «Каляки-маляки» рисовать может любой ребенок. В конце жизни тот же Пабло Пикассо пришел к подобному стилю — не потому, что впал в маразм, а потому что в нем говорила детская душа. Американский художник Жан-Мишель Баския, который умер в 27 лет, — автор детско-примитивных, но очень цепляющих работ. А японский режиссер Исао Такахата — создатель потрясающего аниме-фильма «Могила светлячков» — впечатлил меня как творец и повлиял на меня как художника. Словно бешеный я прибегал в магазинчик c DVD-дисками на Гостиных рядах и спрашивал: «Есть новое аниме?». Приезжал к себе на дачу, включал видеоплеер — и улетал в мир аниме. И будто ошалелый ходил по магазинам с художественными принадлежностями, едва появившимися, и скупал их все.
Чем рисую? Как сказал один друг, слюнями (улыбается). Сделал такое предположение, когда я подарил ему картину, с которой отвалилась краска. На самом деле — мелками, акрилом, карандашами и всем, что попадется под руку. Когда приезжают внуки, и мы «калякаем» вместе, а они говорят: «Деда, ты очень плохо нарисовал домик!», «Почему нет занавесок?», «Почему не горит свет?», понимаю: мне еще расти и расти! Купил айпад специально для рисования, стилус для него и, когда провел жирную линию, счастью не было предела. Нарисовал голову, глаза, нос. «А рот, — сказал, — нарисую завтра». Завидую молодежи, которая на «ты» с этими программами.
Не так давно решил провести акцию «Выставка одной картины» в Доме печати. Вешаю ее между первым и вторым этажами на неделю и меняю. А журналисты и приходящие смотрят и, если я забываю, напоминают: «Почему старая висит? Когда новая будет?».
О скейтах и самокатах
— Когда появились первые скейты, в спортивном магазине у площади Банзарова я приобрел себе деревянный прибалтийского производства. Доехал на нем до проспекта Строителей и фуганул вниз. Кости собрал, конечно, но было страшно. И девчонки, и мальчишки того времени катались на роликах с кожаными ремешками и колесами в два ряда. Выглядело трогательно. Если они ломались, относили чинить мастерам в депо. У меня имелись итальянские коньки. Катался на них до 2011 года и передал детям. Сейчас езжу на трюковых самокатах. Очень нравится, как они выглядят. А уж когда «ловят» хороший асфальт, испытываешь какой-то оргазм. В нашем городе — своеобразный менталитет. Едешь себе, а вслед кричат: «Дедушка угнал у внука самокат!» (смеется). Реагирую нормально. Все это — человеческие ипостаси: сначала ты — молодой раздолбай, потом — молодой раздолбай-отец и, наконец, молодой раздолбай-дед. Люблю смотреть «покатухи» в Интернете, перенимать оттуда сленг. Еще время от времени покупаю гантели, эспандеры, скакалки, думаю, что буду заниматься, и… откладываю на неопределенный срок. Люблю купаться в местных реках — Уде, Селенге. Не боюсь ни туберкулеза, ни кишечных палочек, ни другой заразы.
О работе и горожанах
— Много лет я работал охранником и сильно растолстел от вечного сидения и «жранья» — носил одежду 52-54 размеров. А в 2019 году начал работать дворником и резко похудел благодаря постоянному движению — сейчас влезаю пусть не в М, но в L точно. Шевелюсь с шести часов утра до четырех вечера, подметаю «кусок» на Арбате и у Дома печати. Это каждодневный труд — то снег убрать, то листья собрать, то окурок поднять. И невероятный кайф — сделать двор или пространство чистым и аккуратным. Могу сказать, что плевать стали меньше. Да это и не от бескультурья какого-нибудь, а для своеобразной эстетики — сесть на корточки, поплевать вокруг, пощелкать семечки.
Порой смотрю на проходящих мимо молодых людей с татуировками на лице и хочу такую же под глазом — маленькую надпись Ramones — название американской панк-рок-группы. Рад, что в нашем городе есть необычные индивиды. Без них, дурней — в хорошем смысле этого слова, — Улан-Удэ был бы серым и блеклым. А с ними — полярный и интересный.
